Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

— Аха, — соглашался сразу захмелевший Шанда. — Нада деньга, нада деньга…

— И я стану держать к вам береженье великое, — продолжал воевода. — А то Алтынов посол выдачи вашей домогается, чтобы отдал я вас со всеми улусными людьми.

— Зачем нам идти, однако? Алтын-хан напрочь истребит наши малые роды! — сказал Итпола.

— Жестокость Алтынова известна, — охорашивая гребешком черноватую с сединой бороду, сказал Герасим. — А я подумаю, что мне делать, — и к Константинке: — Как их выдашь, когда они подарки привозят…

— Привозим! Привозим! — горячо подхватил Шанда. — Бери соболей!

— То и ладно, — воевода ласково и снисходительно, словно перед ним было малое дитя, потрепал Шанду по плечу.

Итпола вдруг сердито набросился на Шанду:

— Где соболь? Какой соболь?

— Какой соболь? — удивляясь, повторил Шанда.

Напоили князцов до беспамятства. Русская водка оказалась позабористей киргизской араки, отдающей сывороткой. Князцы до полуночи мычали и ползали на карачках в холодных сенях, где их уложили спать на полу. Шум и грохот разносился по всему дому. И воевода покликал стражников и повелел стащить киргизов в баню.

Они проспали остаток ночи и почти весь день. А как встали и похмелились, нетвердо стоявший на ногах Итпола едва отыскал свой малахай и засобирался домой. Своим хитрым, изворотливым умом он сообразил, что воевода не дурак, он не станет угощать так щедро безо всякой для него корысти. Как бы не пришлось расплачиваться потом многими конями и баранами, соболями и лисами, а то и самому сесть в аманаты. Итполу воевода не удерживал. Но когда Итпола потянул за собою чумного с перепоя Шанду, Герасим сказал строго:

— Езжай, коли хошь. А Шанда сам себе князь.

— Я сам себе, — подтвердил Шанда. Однако Итпола отступился от друга не сразу: что-то кричал ему на своем языке, в ярости топал непослушными ногами. И Шанда заколебался было, что ему делать, но старший сын воеводы за рукав халата оттащил его в сторону и пообещал:

— Пойдем к женкам гулящим.

— Куда пойдем? — не понял Шанда.

— А вот увидишь, — обещающе подмигнул ему Константинко.

В конце концов Итпола уехал один. Шанда снова плюхнулся за стол, изрядно выпил и веселый вместе с воеводским сыном отправился бродить по городу. Время было вечернее, позднее, город уже закрыл ставни и потушил огни. Караульщики перехватывали на улицах шумливых гуляк, заворачивали домой. Но Константинку узнали и сразу же отвалили в сторону.

В Покровском краю Константинко вкрадчиво постучал в ставень одной избы. Очевидно, стука этого здесь ждали, потому что сразу скрипнула дверь, чьи-то ноги протопали по крыльцу, скрипнула калитка и появилась закутанная в плат женщина. Озираясь, она торопливо подошла к Константинке, пошепталась о чем-то с ним и на глазах куда-то исчезла, как привидение. Шанда удивился даже: уж не дух ли приходил на совет к воеводскому сыну? У русских много богов, значит, много и всяких духов. Однако у каждого человека есть свой дух. Шанде нужно креститься и поскорее заводить своего духа, который мог бы давать ему дельные советы.

Отсюда Константинко потащил отяжелевшего Шанду в Алексеевский край. Еле волоча ноги, прошли каменистой тропкой, нырявшей в овражки, вдоль острожной стены, и остановились в сухих бодыльях крапивы у гнилой развалюхи, вросшей в землю почти по крышу. Лет двадцать назад тут была бойня, в избе жил боец скота. Но однажды качинцы пригнали на продажу скот, заболевший какой-то страшной болезнью. От той болезни долго мучился брюхом и помер сам боец, а тогдашний воевода приказал перенести бойню в другое место, далеко за острог. Избенка же долго пустовала, пока в ней не поселилась бедная вдовая старуха со слабоумным сыном. К ним сейчас и привел Константинко киргизского князца.

Низкая скрипучая дверь в избушке плотно не закрывалась. Пригнувшись, они вошли, и, стоя у порога, Константинко кресалом стал добывать огонь. Кроме частых ударов железа о кремень, не было слышно никаких звуков. И живым здесь не пахло. Но своим острым, звериным чутьем Шанда угадывал присутствие в избушке людей, и ему даже подумалось, уж не завел ли Константинко его в какую-то ловушку.

Когда же, потрескивая и чадя, разгорелась смолистая лучина, Шанда совсем рядом увидел чьи-то выпученные безумные глаза и сжатый шамкающий рот. Из рубища неотрывно глядела на него худая, сморщенная старуха, а рядом с нею, сидя на голой лежанке, ловил на себе блох ее уже немолодой полоумный сын.