Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

— Где же кочует брат? Из какой реки воду пьет? — спросила Варвара.

— Маганах ушел от Алтын-хана, — не очень уверенно сказал Шанда.

Пока улусные люди забили и сварили барана, уже завечерело. Варвара в юрту подала нарезанное крупными кусками мясо. Отдельно, в большой тарели, принесла кан — кровяную колбасу. Наливая в берестяные чарки теплую, мутную араку, хозяин говорил:

— Надолго ли прикочевал под Красный Яр? Может, насовсем?

— Однако, — уклончиво отвечал Шанда. — Воеводе поклялся, что жить тут буду, что аманатов в острог дам.

— Ты умный человек, Шанда, скажи, зачем вы не прямите Белому царю, зачем отходите от него? Ведь он же не идет на вас войною и никогда не пойдет, ежели вы подгородных качинцев и аринов трогать не станете. И ваши кочевья не нужны русским.

— Белый царь берет ясак.

— Он берет много меньше, чем Алтын-хан и чем киргизы со своих кыштымов. Недаром же кыштымы отбиваются от вас. А когда они все откочуют к нам, что делать будете?

— Мы поубиваем их прежде, — сказал Шанда, обрезая мясо с бараньей головы, которую ему подали как почетному гостю.

— И накличете на себя гнев Москвы. Вот тогда-то и прикажет она воевать вас, а сила у нее воистину несметная.

Шанда пуще подтянул под себя ноги и вдруг игриво, как бы дразнясь, запел:

Шанда был степняком и жил по извечным степным законам. Он считал правым сильного. И он сам не раз ходил на другие племена опустошительной войной, как теперь пришел к нему Алтын-хан. Шанда не мечтал о мире — война мужчине куда привычней. Он думал лишь о том, как киргизы смогут укрепиться и куда направить свои отряды. Может, в сторону того же Красного Яра?

Но Шанда не говорил о своих мыслях. Разве можно выдавать намерения киргизов новокрещену, живущему с русскими? Ивашко хотел лишь усмирения непокорных степняков. И кто знает, что будет дальше. Вдруг да Алтын-хан совсем не уйдет с Киргизской земли, тогда улус Шанды навеки останется под Красным Яром. Ивашко сказал правду, что Москва не обидит киргизов, если они согласятся жить мирно и платить ясак. Но для киргизов это будет жизнь крота, а не барса…

Когда они насытились и вышли из юрты, была ночь. Голубая луна гуляла за холмами. Высоко над головою виднелся золотой гвоздь Большой Медведицы, на котором держалось все небо. А в чуткой осенней степи то разгорался, то гас одинокий костер — Федорко сторожил от волков отару.

Шанда поглаживал свой располневший живот и говорил, тяжело отдуваясь:

— Мой улус кочует недалеко. Завтра будем соседями, однако. А ты все востришь когти?

— Я? — удивился Ивашко.

— Когда хорошую лошадь увидишь — лови ее, хорошую девушку встретишь — укради ее, — хихикнул Шанда.

— Давно то было, — сказал Ивашко, давая гостю понять, что не хочет вспоминать об этом.

Как долго ни собирались возводить новые стены и башни острога, а все ж построили. После набега Алтын-хана на киргизов в 1656 году весь город взялся за работу, и не прошло и трех лет, как были приведены в порядок острожные стены, и рядом со старым острогом вырос новый с Алексеевской, Покровской и Енисейской башнями. На Алексеевскую башню была поднята большая ломовая пушка, защищавшая подходы к Красному Яру со степи.

Воевода Герасим Никитин, принявший город от своего предшественника, подивился на те отменные укрепления. Говоря горожанам жалованное слово, воевода похвалил их за усердие:

— Дело сделано пригоже и накрепко, за то не обойдут вас божьи и государевы милости.

С того памятного дня красноярцы стали ждать для себя всяческих послаблений в службе, поговаривали даже о том, что новый воевода отблагодарит служилых людей полной чаркой вина на нос и что вино уже вовсю гонится в подклете воеводского терема. Последнее было сущей правдой: чуть ли не в первый день после своего приезда Никитин повелел дворне курить вино. Всей водки он, конечно, не выпивал, хотя бражничал с Васькой Еремеевым напропалую, иногда неделями не показывался в съезжей избе. Но никого водкой не угощал. А суд чинил усердно и следил за порядком в городе, выслушивая доносы городничего.

По утрам с похмелья велел наскоро всем служилым людям быть в городе для воинского смотра, и кто случаем не успевал в острог с дальних лугов и пашен, того нещадно били в Малом остроге кнутом и батогами. По наущению Васьки палача Гридю он заменил вошедшим в медвежью силу Федькой, отменным задирой и конокрадом. Сек Федька всегда зловредно, с потягом и так неторопливо, обстоятельно, будто не порол, а выписывал красные буквицы в грамотках. В такие минуты воевода любил глазеть на Федьку. Ежели Герасим бывал дома, то в домашнем нараспашку кафтане выскакивал на галерею, частенько с Васькой Еремеевым, и отсюда задорно покрикивал палачу: