Нэнси Митфорд - Любовь в холодном климате

— Не беспокойтесь об этом, — возразила я. — Дело не в бритье. Вы не будете красивы, как Полли. Леди Патриция тоже была на нее похожа, но не была такой, как она. В Полли есть что-то необыкновенное, что я не могу объяснить. Просто это есть.

— Что такого необыкновенного в ней может быть, кроме бороды?

— Леди Патриция тоже была довольно безбородой.

— Вы ужасны. Не обращайте внимания, я все-таки это сделаю. Люди вечно пялятся на мою щетину, как сумасшедшие из Новой Шотландии. Как вам повезло, Фанни, не родиться красавицей. Вы никогда не будете мучиться тем, как вы выглядите.

— Ну, спасибо, — сказала я.

— Ох, долгие разговоры о Полли делают нас такими неприятными собеседниками. Давайте перейдем к Малышу.

— О нем много не расскажешь. Малыш стар, сед и отвратителен.

— Сейчас вы не правы, Фанни, дорогая. Слушать описание людей интересно только, если оно правдиво. Я видел фотографии Малыша, их полно в книгах у Сони: Малыш играет Diablo, Малыш в обмотках на войне, Малыш около полкового знамени. Я не знаю, каким он стал после Индии, потому что его последние фотографии есть только в «Страницах нашего индийского дневника», но это было всего три года назад, и Малыш был восхитителен. Я обожаю этот тип — коренастый, с привлекательными глубокими морщинами на лбу, такой надежный.

— Надежный?!

— Почему ты так сильно его не любишь, Фанни?

— Потому, что у меня от него бегут мурашки по спине. И еще он такой сноб.

— Мне это нравится, — сказал Седрик. — Я такой же.

— Такой сноб, что живые люди недостаточно хороши для него. Ему надо выкапывать мертвых, я имею ввиду знаменитых мертвецов. Он постоянно роется в мемуарах, чтобы выяснить, кто что сказал о его дорогой герцогине Дино или о драгоценной леди Бессборо. Он бесконечно разматывает родословные, он знает все, что связано с королевскими семьями и всякими подобными вещами. Затем он пишет о них книгу, после чего можно подумать, будто они являются его личной собственностью.

— Я так и предполагал, — сказал довольный Седрик. — Красивый ухоженный мужчина — мне это нравится. Талантливый и одаренный — еще лучше. Его вышивки действительно прекрасны, а десятки звезд, выигранных в сквош, достойны самого Дуанье, пейзажи оригинальные и смелые.

— Пейзажи с гориллами?

— С гориллами?

— С лордом и леди Монтдор, или кем-нибудь еще.

— Ну, очень оригинально и смело изображать мою дядю и тетю в виде горилл, я бы не рискнул. Думаю, Полли просто счастливица.

— Борели предполагали, что именно вы женитесь на Полли, Седрик.

— Очень глупо с их стороны, дорогая. Достаточно один раз взглянуть на меня, чтобы понять, насколько это маловероятно. Что еще Борели говорят обо мне?

— Седрик, может быть вам следует однажды приехать и встретиться с Нормой? Я просто мечтаю увидеть вас вместе.

— Спасибо, нет, дорогая.

— Но почему? Вы всегда спрашиваете, что она говорит о вас, а она спрашивает, что говорите вы. Вам лучше сесть рядышком на диван и поговорить без посредников.

— Дело в том, я полагаю, что она будет слишком напоминать мне о Новой Шотландии, тогда мое прекрасное настроение слетит с меня, как под порывами ветра в бурю. Плотник в Хэмптоне тоже напоминает мне о Новой Шотландии, не спрашивайте, почему, но это так, и я вынужден невежливо отворачиваться от него, когда прохожу мимо. Париж лучше всего подходил мне все эти годы, там нет ни намека на Канаду, возможно поэтому я мирился с Бароном все эти годы. Барон настолько специфичен, что мог бы жить в любой стране, но только не в Новой Шотландии. Зато Борели там так и кишат. Я не хочу встречаться с ними, мне достаточно знать, что они говорят и что думают обо мне.

— Так вот, Норма полна новых впечатлений, она вылила их на меня, когда я выходила за покупками и встретила ее. Оказывается, вы вчера ехали из Лондона вместе с ее братом Джоком, и теперь она не может говорить ни о чем другом.

— Ах, как интересно. А как он понял, что это был я?

— По множеству примет. По очкам, по канту на пальто, по имени на бирке чемодана. Вы не способны оставаться анонимным, Седрик.

— О, хорошо.

— По словам Нормы, он находился в состоянии паники. Сидел, глядя одним глазом на вас, а другим на дверь купе, потому что ждал, что вы наброситесь на него в любую минуту.

— О, небеса? А как он выглядит?

— Вы должны знать. Вы были совершенно одни после Ридинга.

— Ну, дорогая, я помню только ужасного усатого маньяка в углу. Я его особенно хорошо запомнил, потому что думал, какое счастье не родиться таким, как он.