Олеся Куприн - Южные помидоры - рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте

Потом следует пройти еще три двора и повернуть за угол. Дальше, изнывая от жары, шагать, не оглядываясь на киоск с мороженым, — всем известно, что вафельный рожок лучше купить на обратной дороге, чтобы он не растаял раньше времени и не испачкал рук.

Уже в магазине взять горячий кирпичик хлеба, отломить и съесть кусок хрустящей корочки, забыться и принести домой буханку, с одной стороны приветливо глазеющую на всех одним только мякишем.

Но мне все еще 5 лет, и самостоятельные походы за хлебом начнутся намного позже, а сегодня, устав от взрослых разговоров, я выбегаю за порог, огибаю бабушкин дом и рву там малиновые листочки, собираю их, сколько влезает в руки. Кричу, пробегая мимо окон кухни, что я нарвала денег и сама схожу за хлебом.

Папа перехватывает меня у дверей, хохочет, обещается сам добраться до магазина.

Мои родители очень любят эту историю. Бабушка всегда смеется, когда ее рассказывает.

Городской рынок работал до двух часов дня, но мою бабушку это совершенно не интересовало. Выходить из дома следовало никак не позднее 8 утра. В половине девятого предприятие становилось бессмысленным. Было очевидно, что все нужные продукты раскупят: расхватают парное мясо, помидоры оставят только морщеные, а сметана… о ней даже и разговор не стоит начинать, и так все ясно.

Самым важным на всем рынке был большой синий павильон. Рядом, из старенького прицепа, продавали горячий хлеб, немного в стороне оставались овощные ряды с безжизненными пучками редиса, пахучей кинзой и всегда хрустящей, невзирая на температуру и время года, белокочанной капустой. Там же можно было купить обжигающие маслом чебуреки или пышные жирные беляши в вощеной бумаге.

По правую руку от рыночной кулинарии располагались ряды подсолнечного масла — аккуратно перелитое в пластиковые бутылки, оно было совершенно одинаковое у каждого из десятка торговцев в этой части южного базара. Но каждый из покупателей знал «того самого», у которого масло настоящее, неразбавленное и пахнет семечкой. К обеду все масло бывало распродано, а правильного продавца в действительности не существовало — каждый разбавлял одинаково.

Миновав все овощные ряды и собрав полные сумки продуктов, мы добирались до павильона. Внутри было неизменно холодно, справа и слева от входа снова стояли продавцы и зазывалы, а в самом павильоне соседствовали молочники и мясники. Там мы покупали творог у женщины в цветастом переднике и сметану из большой кадки — ее раскладывали по банкам половником с длинной железной ручкой. В мясном отделе обязательно брали сырокопченую колбасу и немного докторской — для бутербродов с горячим чаем.

Именно там, в этом изобилии и прохладе, я впервые заметила и возненавидела ряженку. Густая, она лежала в прозрачных стаканах и сверху была покрыта коричневатой коркой. Отношения у нас не заладились сразу — не то чтобы я ее пробовала, нет, но восхищенных чувств прочих покупателей не разделяла.

В ту пору многие продукты не проходили жесткий отбор на пути к моей тарелке. Фаршированные перцы, например, отклонялись из-за тонкой кожицы, которая отделялась после запекания. Я отказывалась их есть, даже если ее убирали, потому что уже знала — она там была. Такая же участь постигала манную кашу за консистенцию и комочки, горячее молоко — за пенку и пленочку, цепляющуюся за края кружки, и даже варенные в супе овощи оставались лежать на краю тарелки за свою мягкость. Но хуже всех, разумеется, была ряженка — на нее просто было неприятно смотреть. Отлучение от кухни было пожизненным.

Спустя годы я покинула дом. Изредка вспоминала рынок с большим синим павильоном, часто звонила бабушке и даже вернула на кухню часть ранее изгнанных продуктов. Ряженка же пропала из виду, забылась, и казалось, совсем исчезла с прилавков магазинов.

Но однажды в глубине холодильника нашелся пластиковый стакан, прихлопнутый крышкой. Внутри было что-то пышное и густое, теплого карамельного цвета. Это что-то было неминуемо выпито, а опустошенный стакан с грохотом обрушен на обеденный стол.

На шум подоспел Н. Обнаружил следы преступления и раздосадованно отметил, что я выпила его ряженку.

Я была возмущена, как могла намекала на наши с ней отношения и аргументированно отказывалась признавать содеянное. Так мне казалось.