Олеся Куприн - Южные помидоры - рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте

2. Добавьте коньяк, это уже не в себя, а к шоколадной смеси, и снова перемешайте.

3. Готовую смесь уберите в холодильник, пусть там постоит 2–3 часа и станет плотнее, чтобы из нее можно было лепить конфеты. Когда уплотнится, скатайте из шоколада шарики, внутрь каждого можно положить фундук, а можно и не класть, здесь как вам нравится. Конфеты обваляйте в какао и храните в холодильнике, если после первой дегустации останется что хранить.

Мне 6 лет. Я часто болею и жду Нового года. Нет, не только из-за подарков — в следующем году я пойду в школу, и это так много значит. Через несколько лет меня уже будут мучать математикой и химией, но не сегодня, сегодня я пишу письмо Деду Морозу: я хочу, чтобы у меня были прямые волосы, новую Барби-русалочку и стать отличницей.

Дома готовят большую ель, и чем старше я буду становиться, тем ниже будет новогоднее дерево, однажды о нем совсем забудут, так случается, когда вырастают дети.

В этом году родители снова станут прятать подарки, а я обязательно их найду, обрадуюсь игрушкам еще в середине декабря и услышу обязательное «это мы тебе сейчас дарим, но это на Новый год». Но важно другое, что после, в новогоднюю ночь, меня все равно будут ждать новые банты и коробки, ненайденные, хорошо спрятанные сокровища, шипучка в бокале для шампанского и шоколадные конфеты.

Мне 16. У меня красные волосы, три серьги в ухе и тяжелые шнурованные ботинки. Я точно знаю, что никакого Деда Мороза нет. Не пишу писем, не загадываю желаний. Я готовлюсь к школьной елке, сейчас мне не вспомнить, но тогда я наверняка жду там кого-то встретить, кого-то особенного, кто мне давно нравится. Из традиций — «Голубой огонек», прежние бокалы с шипучкой и первое января под конфеты в блестящих фантиках. Я никому не говорю, но под бой кремлевских курантов все же загадываю, чтобы свершилось особенное, долгожданное. Не обязательно никому знать, и все же вдруг он существует?

Мне 26. Я давно не встречаю Новый год с родителями, скучаю по конфетам и праздничному настроению. В конце декабря мы зачем-то затеваем ремонт, перепрыгиваем через горы коробок, рулоны обоев и банки с краской. Дни проводим в хлопотах и заботах, не приносим домой рождественскую ель. Но вечерами, совершенно усталые, берем на руки кота, включаем посреди ремонтной разрухи новогоднюю гирлянду и смотрим, как она горит ровным светом, не мигает желтым огоньками, а просто источает тепло.

Мне звонит бабушка, переживает, как у нас идут дела, рассказывает, что у них совсем нет снега, почти весна и деревья готовят листочки. Она зовет нас в гости, мама к Новому году испечет что-нибудь сдобное, а папа засолит рыбу. В этом году дома снова нарядят маленькую елочку, ее украсят моими детскими игрушками, все будут там: и переливчатый попугай, и заснеженные шишки, и хрупкие стеклянные шары. Не хватает только нас рядом, сидящих за старым круглым столом с парадной скатертью. Выросшим детям уже обещают настоящее шампанское и даже сулят лечь после 12, как взрослым.

Мы немного тоскуем из-за расстояния и обещаем приехать. А утром 31 декабря покупаем большое колючее дерево, нам нечем его нарядить, но сегодня вечером, когда придет время включать гирлянду, мы сядем напротив окна, рядом с хвойными ветками и будем смотреть салют. Кота обязательно спрячем под свитер, чтобы не испугался уличного шума, съедим тех самых шоколадных конфет и выпьем сладкой шипучки, чтобы не нарушать традицию.

Все персонажи не вымышленные, любое совпадение с реально живущими людьми и котами не случайно.

На улице советского поэта Миши Дудина, в квартире 494, поселилась странная на первый взгляд троица: академик архитектуры Попов, русский писатель Куприн и австрийский живописец Густав.

Жили дружно, подозрительных знакомств не водили, в непристойных сношениях отмечены не были. Исправно оплачивали коммунальные расходы, при встрече с соседями благонамеренно кивали.

Академик совершал ежеутренние оздоровительные процедуры, а после, сверившись с расписанием, отправлялся на службу. С нареканием относился к безделью товарищей по жилплощади, но трепетно обоих любил, оттого и прощал им их несовершенства.

Художник и писатель вели более праздный образ жизни.

Густав вечно пребывал в поисках вдохновения, часто засиживался у окна за подсчетом уличных птиц. Просыпался раньше прочих, несмотря на то что в других вопросах был аморфен и неизменно ленив. Живописец был тучен, но имел огромный успех у женщин, детей побаивался, иных презирал. Благосклонность свою расточал исключительно на сожителей, ибо был на их содержании и других способов поддерживать свою тучность не имел.