Омар Кабесас - Горы высокие...

И теперь, слушая старого Леандро Кордобу, я сразу же вспомнил дона Бачо и подумал, что дон Леандро и дон Бачо очень похожи. Оба они — участники борьбы сандинистов против эксплуататоров, против господства американского империализма. После гибели генерала свободного народа Сандино сандинисты оказались в изоляции, но они стали воспитывать своих детей в лучших традициях Сандино, культивировать в них ненависть к янки, захватившим нашу территорию и унижавшим население. В этих босых и нищих людях, какими были простые жители Никарагуа, было потрясающе развито чувство национального достоинства и любви к своей родине. Сандинистский фронт национального освобождения воспитывал в своих членах революционную решимость, твердость, чувство собственного достоинства и желание борьбы. Это было историческое наследие, то самое сокровище, которое нам удалось обнаружить в недрах нашей истории. Именно так поступил и Карлос Фонсека: он взял за основу нашу историю, решимость народа, его страстное стремление к свободе и справедливости. Именно этот исторический опыт и передавал Карлос Фонсека новым сандинистам. Ведя с нами и с молодыми сандинистами политическую работу, наши руководители стремились научно обосновать исторические традиции борьбы Никарагуа за свое освобождение, пытались определить истоки решимости народа Никарагуа и сильно развитого в нем чувства собственного достоинства.

Не знаю, как это произошло, но, когда дон Леандро начал говорить об этом, о Сандино, о борьбе сандинистов, мне подумалось, что дон Бачо и дон Леандро — отцы моей родины. Я почувствовал сыновнюю привязанность к сандинизму, сыновнюю любовь к Никарагуа. Совсем недавно я был всего-навсего студентом, знакомым с Сандино только по книгам. О Сандино я узнал, изучая историю сандинистского движения, но до самых корней нашей истории мне добраться тогда не удалось. А теперь, когда я встретился с таким человеком, как дон Леандро, у меня проснулись к нему сыновние чувства и я почувствовал себя сыном сандинизма, сыном истории, я понял, что теперь у меня есть настоящая родина, ради освобождения которой я иду на борьбу. У меня появилось страстное желание обнять дона Леандро и расцеловать, потому что благодаря ему я ближе познакомился с историей своей страны, с ее традициями. Никогда раньше я не осознавал с такой остротой и ясностью, какие крепкие узы связывали меня с Сандино. Я нежно обнял дона Леандро и почувствовал, что теперь прочно стою на земле и больше не витаю в облаках, что я пускаю в нашей земле, в нашей истории глубокие корни. Я почувствовал себя непобедимым. Прощаясь, мы крепко пожали друг другу руки. Помню, я двумя руками взял его руку и сказал: «Мы скоро встретимся». Тогда он ответил мне: «Да, конечно. Правда, я уже очень стар, но с вами будут мои дети».

Август — ноябрь 1981 года.

Перевод В. Г. Максимова.

Каждый божий день в пять утра я уже на ногах. С петухами просыпаюсь. А услышу, как пичуга со свистом по темному небу скользнет, — встаю.

Это кларинеро [2] Птица семейства воробьиных. пролетает над ранчо и будто подает сигнал: «Пора-пора!» Меня-то будить не надо. Но кларинеро — птаха ранняя, шумливая — кого хочешь поднимет.

Когда мне вставать, я и сама знаю, но на всякий случай могу и проверить себя. Стены моего ранчо из тиуилотовых жердей; этих деревьев, тиуилоте, у нас растет много, стволы у них длинные, но жерди из них очень ломкие, а потому в стенах всегда много щелей. И все же материал хорош: прожорливые термиты-комехены его не едят. Иное дерево насквозь источат, никак от них не избавишься, в одном месте выведешь — они в другом тут как тут. Так и жрут, пока не погубят балки и столбы. Без крыши над головой недолго остаться.

Вот в щели между жердями я и подглядываю за ночью.

Когда долгое время спать ложишься под одной и той же крышей, все вокруг, что бы это ни было, становится каким-то близким, родным. Люблю смотреть на рассвете в небо, когда ночь уходит, а день ее настигает. Вот в одну из щелочек заглянет первая утренняя звездочка. Робкая, но игривая. Блеснет и тотчас же исчезнет, а затем уже заиграет вовсю. Но пока до щелочки не доберется, ее не увидишь. Утренние звезды, словно луна или солнце, по небу гуляют.