Ференц Каринти - Будапештская весна

Судил матч Боб Финчи. После короткой разминки начался матч.

Мы старались играть красиво и элегантно; поскольку дело мы имели не с настоящим противником, а сами с собой, то решили блеснуть техникой и во всей красе показать развернутое нападение. Несмотря на то, что мы уже несколько недель не тренировались, игру все же вели красиво, применяя всевозможные игровые трюки. Зимани вообще прекрасно удался один весьма трудный с технической точки зрения удар ногой. Очи, конечно, мог бы перехватить этот мяч, но решил не брать его. И ему это, видимо, понравилось. Додо Рац играл с особенным блеском: какое это было зрелище, когда он полувыскакивал из воды, показывая зрителям широченную могучую грудь, и с силой бросал мяч в сетку ворот, так что они трещали.

В такие моменты миллионеры на трибунах сразу же оживлялись, и раздавался гром аплодисментов. Особое оживление вызвал трюк Петерфи, когда он, применив свой излюбленный прием, насел на маленького Куруца, а тот сделал вид, будто тонет и задыхается от нехватки воздуха. В следующий момент Куруц неожиданно вынырнул и с такой силой послал мяч в верхний угол ворот, что публика так и ахнула. Счет в конце первого периода был: четыре — четыре.

В перерыве Боб Финчи жестом дал нам понять, чтобы мы подплыли к лестнице.

— Ребята, все, конечно, очень красиво у вас получается, но уж больно скучно. Ведь билеты проданы по тридцать пять долларов…

— Хорошо, во втором периоде я откушу Додо ухо и выплюну его на трибуны… — предложил Моцинг.

Я перевел его слова на английский. Боб рассмеялся:

— Хорошо, ребята. Придумайте что-нибудь захватывающее… острое такое… Похожее на то, что вы сейчас выкинули под водой. Я не буду вас останавливать…

«Ну, раз так, раз не нужно соблюдать никаких правил игры, так и быть, мы немного подурачим миллионеров за их же собственные деньги…» — решили мы.

Боб через микрофон объявил, что теперь игра будет вестись без всяких правил, и дал свисток к началу.

Мы дурачились вовсю: догоняли друг друга, захватывали руками и топили, а проворный Анти Куруц даже умудрился взобраться на широкоплечего Додо и, не теряя равновесия, встал ему на голову. Публика неистовствовала: зрители что-то орали, стучали, свистели (а свист в Америке считается высшей мерой поощрения).

Воодушевленный криками зрителей, Очи Веребели взобрался на ворота и смело ринулся оттуда за мячом. Мы его, конечно, схватили и окунули в воду. Моцинг с мячом в руках вдруг выскочил из воды на бортик парапета и, важно пройдя по нему, отфутболил мяч в бассейн. Мяч попал в Зимани, который в этот момент как раз высунулся по пояс из воды.

Миллионеры орали, подстрекая нас на более дикие трюки. И мы поддались этому. Мы уже обстреливали мячом не ворота, а старались попасть им друг в друга. Блашко так треснул меня мячом, когда я стоял в воротах, что у меня искры из глаз посыпались. Мной овладела ярость: захотелось в кровь разбить ему физиономию.

Зимани сегодня везло буквально во всем: он нарочно послал мяч на трибуны и сшиб шляпу с головы какого-то толстяка, чем вызвал взрыв гомерического хохота у публики. Точно такой же финт хотел выкинуть и Петерфи, но у него ничего не получилось.

И вот мяч опять попал в руки к Зимани, и, сколько мы ни старались отнять его, ничего не выходило. Зимани сегодня был кумиром публики, которая воодушевляла его, орала и аплодировала. Боб Финчи громко крикнул, что платит двадцать долларов, если Зимани забьет в ворота гол.

Тибору Петерфи, видно, до чертиков надоела громкая слава Карчи, и в самый последний момент он, вцепившись в его трусы, так рванул, что сорвал их с него и выбросил на берег. Это, разумеется, вызвало бурную реакцию публики.

Зимани не остался в долгу и изо всех сил хватил охальника. Тибор в свою очередь кулаком ударил Карчи по лицу. Началась самая настоящая драка, уже нисколько не похожая на шутку.

Ближе всего к дерущимся находился Моцинг. Он подплыл к ним с намерением защитить Зимани, но в этот момент за Петерфи вступился Блашко. Через секунду дрались уже четверо, дрались, забыв обо всем.

Азарт драки захватил и меня. Я подплыл к дерущимся. Блашко, видимо, решил, что я хочу отплатить ему за предыдущую его пакость, и, оттолкнув меня своими длинными ручищами, сильно поцарапал мне шею. Я вскрикнул от боли и, как акула, вспенив вокруг себя воду, ринулся на Блашко, на эту худую жердь, и подмял его под себя, не выпуская из рук. Он с трудом вырвался, чуть было не задохнувшись.