Вадим Сикорский - Капля в океане

Лев Евгеньевич взглянул на столбы вдоль большака и усмехнулся, вспомнив, во что ему обошелся каждый столб. Вот от чего и гудят столбы, теперь-то он понимает. В каждом этом столбе гудит сама его жизнь, его собственная кровь! Рубани любой столб — и тот, кажется, будет кровоточить, как оленьи панты. Только не своей, а его, Льва Евгеньевича, кровью. Ох, этот розовый, жирный предрайисполкома, белокурые детские кудряшки на голове! До гроба не забудет его, сонного от равнодушия и государственной лени. Юлиан толстяка давно бы порешил!

Лев Евгеньевич вспомнил первые свои впечатления и первые дела здесь. Полтора килограмма хлеба на трудодень в виде аванса и радиофикация — вот два света, две радости этих мест и здешних людей. Он рискнул, добавил потом до двух килограммов, и дело пошло совсем на лад. А как его отговаривали! Юлиан дал бы сгоряча пять килограммов и сразу плюхнулся бы в лужу. Вулканически! А ведь он тогда всерьез думал, не переманить ли его к себе. Конечно, знай заранее, как он влипнет, переманил бы. Спас бы его от самого себя! Впрочем, от самого себя человека не спасешь. Ох, уж эта радиофикационная эпопея! Поначалу одни туманные районные обещания, контора связи, десятки советчиков… Бардаки тоже были своего рода конторами связи, только работали лучше! Порядка больше! Кудрявый толстяк наконец расщедрился на пятьдесят кубов леса. Хотя надо было двести. И ведь знал, негодяй, что его ленивая писулька для лесничества ничто, начальственный вакуум, что все фонды давно исчерпаны и дважды перерасходованы. Кудрявый херувим просто отписался. И вот он, Лев Евгеньевич, новоиспеченный председатель, впервые в жизни столкнулся с державой под названием лесничество. Здесь свои цельнолитые, чугунно-витые законы. Управление лесхоза и вся эта шарага: лесничии, подлесничии и еще множество лиц, от которых зависит, дать или не дать, вот это все и есть враждебный стан враждебной страны. А он врезался туда как Дон Кихот, с открытым забралом и даже не вооруженный в виде булавы бутылью водки. И все-таки победил! Помогло, что он столичная фигура, прислан аж оттуда, с самого, самого… «Твердыни той посол». Бог знает какие у него т а м связи, и ему отвалили. Все положенные двести кубов до последнего деревца, да еще с самой близкой и самой лучшей делянки. Разве можно забыть день, когда на размеченную линию вышло все население его Лузгина. Рыли ямы в кубометр, валили лес, шла трелевка, ошкуровка, доставка столбов. И вот, наконец, все это позади, все готово к трассировке линии. И вдруг начальник конторы заявляет: связистов нет! Спасло чудо, оказалось — и это прямо просится в Митину божественную коллекцию! — что учитель физики в местной школе бывший техник связи. И что в селе есть еще трое бывших армейских связистов. Раздобыли когти, карабины, но тут обрушились лютые ветры и ливни — и словно выдуло, вымыло из всех энтузиазм. Тоже до последнего своего дня он не забудет то собрание, самое короткое и самое тихое, просто даже вообще беззвучное собрание в мире и во все времена. Он появился на подмостках перед населением с целью разразиться пламенной речью, но вместо этого неожиданно для себя самого только молча посмотрел на молча ожидающий его красноречия народ. Слова у него подступили к горлу, но прорваться так и не смогли, до такой степени голос стиснула обида. Он молча смотрел на толпу целую минуту, потом в отчаянии махнул рукой, круто повернулся и ушел. Эффект оказался совершенно неожиданным, невероятным: ни один человек с собрания не вернулся домой! Все пошли на линию и за этот день протянули самый длинный участок трассы. Потом было много всякого. И с абонентской парой, и с начальником почты, и прочее. Но вот впервые в Лузгине передача по радио. Состоялся митинг, очень смешно было слушать, когда выступал кудряворозовый толстяк, и самое поразительное, что он, кажется, был совершенно искренним в своих восторгах. Вот и понимай как знаешь это невообразимое явление. Юлиан убил бы его после первой же вступительной фразы. А вообще-то очень нужна бы хоть и не такая зверская, но «прополка снизу».

Лев Евгеньевич усмехнулся: Юлиана сюда никак нельзя, да и мало куда можно! Вот Иванов и тот не выдержал, а начал работать с энтузиазмом, к тому же сельский специалист. Не сдюжил, сломался. Юлиан сломался бы по-другому: как деревянный меч о стальной щит. Он не сделал бы, как Иванов, не сбежал назад, а увезли бы его в «черном вороне». Или, впрочем, может быть, в «скорой помощи» и тоже с истерическим приступом, как и у Иванова, только посерьезней, и увезли бы насильно. Да, вот на что тратится главная доля крови: не на само дело, а на борьбу с такими бюрократическими херувимами.