Вадим Сикорский - Капля в океане

При встрече с ней у него всегда возникало ощущение, будто ему, охлажденному, усталому, вдруг дали грелку. А сейчас это чувство было вдесятеро сильнее. Так оно почти и было. Все в ней мило ему. И это нежное «курочка». Она всегда с уважением говорила о продуктах, относилась ко всему бережно. И как-то включалась вся ее душа в самые обыденные вещи, слова и действия. И нравилось, как она о себе часто говорила литературно, возвышенно, например: «Как раз, когда ты позвонил мне по телефону, я у д а л и л а с ь в ванную».

Мягкая, веселая, живая, с мягким голосом, красивая. Его всегда поражало, как он с ней забывал о ее возрасте, да и о своем. Ну, чувства, страсти, порывы, мысли, еще куда ни шло, бывает, сохраняются. Но внешность… Ведь против природы-то, против времени не попрешь. А тут — на́ тебе, все противоестественно сохранилось.

Иногда он с болью и упреком к чему-то высшему думал: вдруг что-то в ней сорвется, какой-то тайный механизм, и она сразу постареет, сморщится…

Но когда он смотрел на нее, тайные страхи пропадали. И он входил в приятную роль избалованного эксплуататора ее чувств, ее непостижимо чем питающейся любви. Ибо он сознательно не делал ни одного вдохновляющего жеста. Ни движения мизинцем. Считал, что ее любовь должна быть автономной, самоходной. Он не хочет и не может нести никакой ответственности за нее. Схема простая: она его любит, а он сохраняет благожелательный нейтралитет. У него жена.

Она часто недоумевала:

— Как же ты так можешь? Никак не пойму.

И говорила задумчиво, глядя перед собой и словно убеждая и его и немножко себя:

— Да ты меня любишь. Ты сам не сознаешь, что ты меня любишь. Иначе никак нельзя. Иначе бы просто…

Он обычно отвечал, смеясь:

— Вот именно — просто… У мужчин все просто. Это у женщин усложнения всякие. А мой идеал: дружба плюс легкий поцелуй. Минус любовь. Потому что с любовью одна морока и страдания.

— Врешь ты все. Ты сам себя обманываешь. Ты просто трус, потому и любить боишься. И всего вообще…

— Что касается боязни, верно. А что сам себя обманываю — нет.

— Ты сам себя не знаешь. Я тебя лучше знаю, чем ты сам себя знаешь. Просто боишься своей Веры. И боишься на мне жениться. Трус ты, больше ты никто.

— А чего ж ты меня любишь?

И она всегда горячо отвечала примерно так:

— Люблю тебя, дурака, и все. Если б мы с тобой в юности не встретились и ты не был бы моим первым мужчиной… Ха-ха! Стала бы я с тобой возиться. А так я на тебя смотрю и вон уже на седину твою, а вижу тебя все того, молодого, красивого. Какой же ты был обаятельный, веселый, остроумный…

Ему было очень интересно с ней говорить. Он не очень-то понимал женщин и все выпытывал у нее тайные мысли и всяческие движения чувств. Но чем больше она раскрывалась, тем меньше он понимал. Тем сильнее ощущал ее как совсем другое существо, другой, чуждый и непонятный ему мир. Мир нежности, любви, мир, построенный на особых принципах чувств. Именно принципы чувств. И она обладает разумом, способным анализировать эти чувства. Очищать их, упорядочивать, о к о н т у р и в а т ь. Точно очерчивать, определять каждому чувству место в своей жизни. Оценивать, определять ими судьбу.

Он радовался существованию этого мира, как радовался бы, например, миру прекрасной многоцветной сталактитовой экзотики. И, не понимая, грелся около этого мира. Не понимают же люди, как устроено Солнце! Он брал тепло, пользовался им. Женское — экзотично.

А что он мог дать? Его первая любовь — романтика. Вторая — могучая. Третья — замена вырванной первой. Он дважды любил, как взревывал, неистово, беспомощно, ничего не понимая. Разве можно думать об устройстве и силе огня, в котором сам сгораешь? Тут только или «спасибо!», или «спасите!». Вопль, взрыв — и все…

Нет, нет, нет, он все пережил, в нем все перегорело.

Он хочет тихих, ласковых лучей, пусть и мимолетных, пусть и от разных небольших, быстро пролетающих солнышек… Он разрешал себя любить. Ей нравились его посредственные художественные экзерсисы, малевания. Она считала его талантом. И хоть он ей говорил: «Не создавай культа моей личности в своей душе», — а все же радовался ее поклонению. Человеку и это надо.

Но сегодня он глубже, чем ему хотелось бы, был тронут ее неожиданным появлением здесь. Тем, что она оттуда просияла сюда. Как выяснилось, Вера позвонила матери и, узнав, что якобы сотрудница собирается ехать к нему, попросила ее телефон, позвонила Марине и объяснила, у кого ключи от квартиры и где найти его теплые вещи. Она оставалась верна себе. Она откомандировала к нему Марину, сама оставшись на даче! Не пожертвовала ради него даже одним погожим летним днем.