Вадим Сикорский - Капля в океане

Он спустил прямо на пол свои длиннопалые ноги, вздохнул, накинул халат и пошел мыться. Вода прогнала сон, взбодрила.

Вокзал. Электричка, довольно пустая. Из-за начавшихся подмосковных пожаров народу за город ехало мало. Хотя пока еще официального запрета не было. Аскольд Викторович в безрукавочке, поверх легкий пиджак. В авоське тоненький свитер на случай очень ранней, рассветной рыбалки. Там же большой торт, завернутая в газету бутылка любимой Катенькиной наливки и книга. Из продовольствия больше ничего не захватил, иначе лютая обида. Рыболовных снастей тоже не надо, у Сергея хватит на десятерых, и все высшего качества. Аскольд Викторович хоть и брал всегда в дорогу книгу, но никогда не читал, смотрел не отрываясь в окно. И вот уже знакомый перрон. И он уже нажимает на дверной звонок.

Приветливые шаги Катеньки, твердые Сергея, добрый лай спаниеля.

Белая, тающая Катенька в веселом передничке. Он низко наклонился, целуя ее в щечку. Крепкое рукопожатие и строгая улыбка Гротова. Профессионально внимательные, всегда чуть настороженные глаза.

Гротов сразу сказал:

— Я должен извиниться.

Аскольд Викторович оторопел.

— Да ты не беспокойся, дом в твоем распоряжении, все мои снасти к твоим услугам. Сегодня еще успеем порыбачить вместе. Хотя иногда тут прогонять стали речные дружинники, боятся костров, курения и особенно Бахуса. Рыбалки пожароопасны.

— Но мы же без курения, без Бахуса, без костра… Но в чем дело?

— Завтра утром в девять я неожиданно должен уехать.

— Тогда я сегодня вечером назад.

— Ни в коем случае. Иначе обида на всю жизнь. Рыбачь, если, конечно, не будет запрета. И для Катерины праздник: о тебе заботиться.

— Да, обстановочка.

— Положение у нас серьезное. Горит всюду. А в двадцати пяти — тридцати километрах от нас, к северо-востоку, просто страшно. От небольшого торфяника загорелись леса, стоящие частично на полуболотах. Болота пересохли, засуха. Тлеют. А дальше за этими лесами огромные торфоразработки. Торф в буртах, там бурты-караваны. Если подберется огонь — катастрофа. А с другой стороны — предприятия с гаражами и прочим таким, цистерны с горючим.

— Я читал в газетах.

— Пожары расползаются не по дням, а по часам… Но потолкуем за чаем. Катя, накрой, пожалуйста.

— Уже, — ответила она из соседней комнаты. — Самовар боюсь при теперешней обстановке ставить, а чайник давно дожидается.

Аскольд Викторович вытащил торт, развернул наливку и вошел в соседнюю комнату.

— Ну зачем? — сказала Катенька. — Ведь сколько раз тебе говорили, непослушный какой…

— Вымой руки и к столу, — скомандовал доктор.

Аскольд Викторович заметил свои любимые деруны и шаньги из ржаной муки с картошкой и сметаной. Бегом ополоснул руки и вернулся.

— Только у вас это и ем, — сказал Аскольд Викторович, целиком, как устрицу, проглатывая горячий дерун. — А шаньги такие, наверно, никто уже не умеет делать. Ты последняя могиканша. Шаньгиканша.

Засмеялись, а он дошучивал:

— Чемпионка по шаньге. Я тебя, Катюша, так теперь и буду звать.

— Вот видишь. И будешь есть только это, пока тут живешь, — сказал Гротов.

— Я не живу, чтобы есть, а ем… Но… куда ты уезжаешь?

— На пожары.

— Куда?..

— Гасить пожары. Впрочем, я в качестве врача. Так, на всякий пожарный случай.

Он усмехнулся.

— На пожары? — Аскольд Викторович даже есть перестал. — По доброй воле?

— Да. Позвонили из райисполкома. У нас в городе огромный комбинат, и как раз торфоразработчики — его подшефные. И еще завод и фабрика. У всех тут подшефные совхозы, колхозы. И все горят, выражаясь пожарным языком, желанием помочь. Да и я, чего скрывать. А там действительно жуть, и нужно всем миром. И партийные организации, и исполком, и директора, все понимают. Добровольцев оказалась тьма. Хороший у нас все-таки народ.

— Я боюсь, — сказала Катенька, взглянув на мужа. — Неужели один Бокарев не справится?

— Нет, — твердо ответил доктор. — Тут и двоих-то врачей может быть мало. Правда, еще санитары. И две машины дают. А может, и никто не понадобится, все будет хорошо.

— Сергей сказал, — обратилась Катенька к Грандиевскому, — огонь может идти со скоростью до тридцати километров в час.

— Это если с ветерком. А сейчас безветрие. И у нас машины, не забудь. Удерем.

— Я знаю, как ты удерешь. Тебе бы подальше в пекло.

— Ну-ну. — Гротов засмеялся. — Не делай из меня героя.

Аскольд Викторович молчал и задумчиво жевал шаньгу, запивая чаем.