Вадим Сикорский - Капля в океане

Сима с любовью посмотрела на него.

— Ладно, — усмехнулся архитектор. — Бывает, человек от рождения ни с чем не согласен, ему даже не нравится, что небо синее, а траву бы он сделал сплошь розовой, и человечество не устраивает в целом. Это лучше, чем равнодушие, м а я х а т а с к р а и з м, как выражается Лева.

— Или швейцарство, как выражается Сима, — добавил капитан и обвел всех глазами, словно набухшими юмором.

— Именинника не задевать, у него сегодня статус неприкосновенности! — подал голос Лев Евгеньевич. — Лучше поговорим об искусстве. Может, например, из меня выйти музыкант или артист или я уже абсолютно безнадежен? И копошиться мне пожизненно в пределах нечерноземного базиса, а надстройка для меня навсегда за семью печатями. И останусь я навсегда une médiocrité [7] Посредственность (франц.) . , кажется так в «Племяннике Рамо», de même espèce [8] Того же сорта (франц.) . , что и вся толпа, помните, это самое презрительное клеймо для Дидро. Даже выдающийся негодяй есть все-таки выдающийся, а не une médiocrité. Кронин, правда, стал писателем в сорок лет. Юлиан, а какой период ты считаешь самым важным для формирования художника?

Спросив это, Лев Евгеньевич невесело улыбнулся.

— Детство! — не задумываясь, ответил уже захмелевший Юлиан. — Интерес к миру тогда еще не пере… Простите. Не переориентировался от животного к человеку. Человек тогда еще был мне полностью непонятен. Стопроцентно. Меня больше интриговали Белый Клык и Джерри и Майкл, брат Джерри, нежели Мартин Иден, Евгений Онегин или склочная, как наша тогдашняя соседка, Анна Каренина, вместе взятые. Поведение Багиры я наблюдал с большим вниманием, чем действия Маугли, и уж тем более Печорина, героя не нашего времени. «Анну Каренину» же, читанную мне вслух мамой, я ценил только за описание Фру-Фру и скачек. Слушая опять же в исполнении мамы «Войну и мир», я жалел, что Толстой не придумал и не описал кулачную драку Безухова с Курагиным из-за Наташи, предварительно поучившись выразительному мастерству у Дюма. И еще, помню, жалел, что Наполеон не попался Пьеру, а то бы он приемом загнул ему руку за спину и заставил подписать договор о капитуляции и восстанавливать Москву. Ужасным в ту войну мне казалось, что в руках наполеоновской армии очутился и Московский зоопарк, и Уголок Дурова, и цирк.

Все зааплодировали, Сима нежно погладила Юлиана по голове и сказала ему на ухо: «Ты и сейчас совсем еще глупый ребенок» — и застегнула ему пуговицу на перекосившейся рубахе. Впрочем, он всегда был одет н е т е р п е л и в о.

— Ты не одинок, — заметил архитектор. — Эйнштейна однажды спросили, как ему удалось сделать такое удивительное открытие, как теория относительности, а он ответил: мне повезло, я очень долго оставался ребенком!

Когда в общем веселом шуме наступила пауза и женщины уже собрались подавать чай, Д. Д. вдруг громогласно объявил:

— Прошу внимания, у меня для всех приготовлен сюрприз. Вы все, дорогие друзья и родственники, были чрезвычайно недовольны моими внутрисемейными делами, так вот я решил принести себя в жертву ради вашего душевного спокойствия и комфорта.

— Митя, т ы и ж е р т в а — две вещи несовместимые, не травмируй нас! — под общий хохот прервал его капитан.

Инерция веселья продолжалась, но тем не менее все немного притихли и с любопытством оборотились к Д. Д. А он торжественно проскандировал:

— Я решил вернуть Клаву. Навсегда. И хочу совершить эту акцию при всех, публично, сегодня, немедленно. Чтобы вы все были свидетелями. Итак, звоню Клаве!

— Спокойно, снимаю! Незабываемый кадр! Вулканический! Подожди, Митя, я сбегаю за фотоаппаратом, — крикнул Юлиан и выскочил из кабинета.

Д. Д. сделал паузу, все озадаченно молчали. Сестры переглянулись, их лица выразили недоверчивую радость.

— Вопрос, захочет ли еще Клава, — вдруг вклинилась Вика. — Это живодерство: то так, то этак!

— Дмитрий Дмитриевич у себя на участке и белок всех истребил, и птиц. Чему же удивляться? — вдруг вставила Сима.

— Он хотел только крыс, — защитила его Кира Александровна.

— Как сказано у мамы в дневнике по поводу невинных жертв: лес рубят — щепки летят. А крыс травят белки и птицы летят! — парировал Д. Д.

— Ну-ну, не путай божий дар с яичницей, — вскинулся архитектор. — Не к месту остроумие.

— Ладно, — добродушно отмахнулся Д. Д., — будем считать, что мои жертвы отравились яичницей, а ваши божьим даром.

Он решительно подошел к телефону и потребовал тишины.