Камен Калчев - Пробуждение

— Да, — ответила девушка.

— Вы меня разыгрываете.

— А вы на мои часы посмотрите — «Сейко»! Есть и транзисторы.

— Мария! — снова оборвал ее Москов. — Что за глупости ты болтаешь? Проверь-ка лучше, нет ли других пациентов.

— А этого вам разве мало? — спросила она с нажимом на слове «этого».

Потом резко повернулась на каблучках, отчего подол халатика метнулся колоколом.

— Вы случайно не драматург?

— Нет.

— А то мне нужен драматург.

— Мария! — снова прикрикнул на нее доктор. — Принеси мне больничный журнал и заполни статистический листок. А ты, бай Стефан, отведи товарища к себе. И внимательно изучи проект договора о дворовом участке. В конце недели я снова приеду, тогда и подпишем его окончательно. А завтра вечером переговорю по телефону с Русе.

Старик рассеянно молчал, идя вслед за гостем. И только когда они вышли из амбулатории и сели в «Трабант», писатель осмелился спросить, кто эта девушка, так смело разговаривающая с незнакомыми. И не согласится ли она дать интервью по случаю Дня акушерки, который, ввиду сократившейся рождаемости, будет отмечаться повсеместно…

Уставившись на свои опухшие пальцы, Чукурлиев весьма лаконично ответил: «Марийка! Болтушка!» И продолжал рассматривать свои пальцы.

— Простите, не расслышал!

— Марийка, говорю! Не обращай на нее внимания. Дурачится.

— Она здешняя?

— Внучка моей сестры. Год назад развелась и сейчас с ума сходит. Не с кем словом перекинуться.

Согнувшись над рулем, писатель глубоко задумался. Не только в космосе, но и на земле свои проблемы.

Он смотрел на покосившиеся заборы, каменные дома и прошлогодний сухой чертополох, крепко удерживая руль машины, которую заносило на выбоинах. А старик только время от времени говорил, где и как повернуть, чтобы добраться до дома, который доктор объявил памятником культуры. За машиной клубилась пыль, разлетались во все стороны мелкие камешки, а запах бензина смешивался с ароматом навозных куч и синего дымка над крышами.

Зажатое между двумя холмами и рекой Сырненкой, село оказалось довольно-таки бестолковым: узкие мощенные булыжником улочки, оставшиеся со старых времен, петляли совершенно беспорядочно. И хотя «памятник культуры» находился не так уж далеко — не больше километра от амбулатории, — добраться до него на машине было делом нелегким. Петринский с трудом объезжал кучи мусора, разрушенные каменные ограды, потом пришлось обогнуть скалистый холм, поросший шиповником, ковылем, с древним дубом, надвое расколотым молнией, огражденным низкой железной оградкой с табличкой, на которой был обозначен его возраст.

За селом начинались виноградники и поля, а немного в стороне, над рекой, простирались фруктовые сады. Когда-то давно, когда еще не было стиральных машин, женщины стирали там белье, раскладывая его потом на траве. У голубой заводи перед перекатом, где вода бурлит и пенится в небольшом проломе, стоит заброшенная сукновальня, а позади круто поднимается поросший буком горный склон.

«Красивое село, — бормотал писатель, чтобы только не молчать, — интересное село. Его еще не объявили заповедником?»

Занятый своими мыслями, старик ничего не слыхал, тем более что руки с опухшими суставами и вздувшимися синими узлами давали о себе знать. Он слышал от докторов, что сперва синеют конечности, а потом случается то, что должно случиться, так уж писано природой; все мы повинуемся ее законам, она наш господин и повелитель. Ее не задобрить ни дворовыми участками, ни курами да поросятами. Даже вино и ракия и те бессильны, когда начинают синеть конечности.

Писатель молчал. Он тоже был занят своими мыслями. Появление Марийки отклонило «поток» его сознания. Он чувствовал, как в нем сами собой зарождаются плохие предчувствия, а это может сказаться на очерке о революционере. И не только это. В голове возникали старые, жеваные-пережеваные схемы, и Петринский не должен был этому поддаваться, потому что приехал в Сырнево не влюбляться, а работать по заданию редакции.

— Чукурлиев! — сказал он.

— Слушаю!

— Почему ОНА не Чукурлиева, раз вы родственники?

— Я уже говорил, что ОНА внучка моей сестры. Да ты не слушай, что она мелет. Это все от смущения. Здесь не с кем и словом перемолвиться. А иначе она девушка серьезная.

— А почему развелась?

— Характером не сошлись.

— Он работает трактористом?

— Да. А ты откуда знаешь?

— Знаю! — загадочно ответил писатель.

Потом помолчал и добавил: