Камен Калчев - Двое в новом городе

— Так говорят.

— Кто?

— Люди. Гюзелев. И другие.

В следующую бессонную ночь он мне сказал:

— Имей в виду, ты — ширма!

— Чего?

— Ширма для чужих страстей. Будь осторожен. Нехорошее дело.

— Да о чем ты?

— Неужто и в самом деле не понимаешь, что тебя хотят заарканить? Когда же ты, слепец, прозреешь? Ничего не видишь. А на тебя уже и петлю накинули.

— Глупости.

— Не поддавайся. Потом спохватишься, да поздно будет. Волосы будешь на голове рвать.

Этот человек обладал непостижимыми возможностями внушения. В его-то сети я попал, это точно. Каждую ночь продолжал он плести свою паутину, пока совсем не заморочил мне голову. Я ходил как больной, на смел встречаться с Виолетой. Думал, что все считают меня отцом ребенка. Того и гляди начнут пальцами на меня показывать и подхихикивать.

Бессонница моя достигла чудовищных размеров. Пришлось даже попросить Иванчева освободить меня от рейсов, не то могу попасть в аварию. Он нахмурился и заметил, что у меня явный бред. Я ответил, что это действительно так, что я начисто лишился сна, брожу по ночам будто привидение.

— Такие производственники, как ты, не имеют права бросать работу, — заявил Иванчев.

Он предложил мне вспомнить былые времена, раздавить по «ампуле». Я отказался. Алкоголь вызывал у меня отвращение. Наверное, бессонница тому причиной. Тогда он сказал, что мне надо взять месячный отпуск по состоянию здоровья. Вот это было другое дело. Так я и поступил.

Но прежде, чем уйти в отпуск, я решил встретиться с Векиловым, добрым приятелем, с которым давно толком не виделся. Хотелось еще раз выяснить, каково положение Виолеты. Я позвонил ему по телефону и попросил уделить мне полчаса.

— Тебе и целый день могу посвятить!

— Спасибо.

И я отправился к Векилову.

Наш разговор с Векиловым продолжался больше двух часов. Поговорили обо всем, что меня волновало. А потом я вернулся на автобазу и сказал, что не хочу идти в отпуск.

Векилов был совершенно прав, когда говорил о таких вещах, как «долг по отношению к человеку», припомнил он и о том, что «друзья познаются в беде». И такой конфуз меня взял, когда я увидел его улыбку, — он словно бы хотел сказать, что я и есть отец того ребенка, над которым собираются тучи.

Вот и я живу под этими тучами, жду приговора. Предвижу, что первой начнет действовать партийная организация, потом дело перейдет к Гергане. Папка у нее уже полна анонимок. Это уж точно. Предостерегают. «Как обстоит дело с моралью на одном предприятии…», «Позор известен всему городу…», «Пятно разрастается…», «До каких же пор…».

Гергана меня избегает. Раза два встречались мы с ней в столовке, но только раскланивались издали. Моя мнительность растет. Правда, я стараюсь никоим образом не выказывать этого, чтобы пресечь подозрения. Может быть, Гергана считает, что я, будущий папаша, нарочно подсунул на наше предприятие такой «элемент», позорящий звание рабочего? Небось думает, что я действовал с дальним прицелом и добился своего. И наверняка считает, что разоблачила мою подлую игру.

Все больше и больше запутываюсь я в этой своей подозрительности, утрачиваю контроль над собой, не вижу, что становлюсь смешон. Встретил на днях Драго, спросил его в шутку: «Ну, скоро полакомимся уткой?» А он мне в ответ: «Сейчас не сезон». Его слова заставили меня призадуматься. Почему же не сезон? Насколько я знаю, утки особенно вкусны именно в это время. Осень — самый сезон для уток. И, чтобы не оставаться в долгу, при следующей же встрече на заводском дворе сказал:

— Весна действительно для них не сезон, а осень — самое подходящее время.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Что ж, верно. Но когда выпадет снег, они становятся еще вкуснее. Тогда и индейки хороши. Едал ты индейку с кислой капустой?

Я не ответил, потому что он явно подтрунивал над моей подозрительностью. Два дня спустя мы снова встретились. Он продолжил тот же разговор:

— Весной утки высиживают утят и потому невкусные. Даже вредные. Говорят так: пусть индейка клюнет снега, а утка — колосок! Вот тогда и надо их есть!.. А когда птенцов высиживают, их лучше не трогать…

Не иначе, как намек на Виолету. И я ему отвечал:

— Каждому овощу свое время.

Спора об утках мы так и не закончили. Знаю только, что Драго говорил всем, будто на предстоящем партийном собрании клубок будет распутан.

Не хватает теперь, чтобы Иванчев тоже выступил против меня. Останусь тогда сиротой-сиротинушкой бесприютным. Совсем как в песне поется.