Камен Калчев - Двое в новом городе

— Да, но ты считаешь, что он — незаконный! — отрезала она. — Ты боишься обывателей!..

— Ничего подобного я не говорил, Виолета.

— Не сказал, так подумал.

— И не думал… Ты ведь свободный человек.

— Чего же тогда тычешь мне в нос отца?

— Просто потому, что ты любила этого человека.

— Никогда я его не любила.

— Как же…

— Что тут странного?

— Я чего-то недопонимаю.

— Извини, я же забыла, что ты сама невинность!

Она буквально залилась краской. Полагаю, от гнева и нервного напряжения, потому что не могла больше выносить меня. В самом деле, до чего же я неотесан. Задаю вопросы, на которые и сам бы мог себе ответить. В известной мере это даже подло, и она это чувствует. А подлость она ненавидит.

Добравшись до ресторана, мы заняли столик у самого озера, под сенью плакучей ивы. Виолета питала слабость к этому дереву, как прежде к розам и эдельвейсам. С нашего столика видна была голая богиня с кувшином, из которого била прозрачная струя. Неподалеку от нее плавал белый лебедь, доставленный горсоветом из Софийского зоопарка, чтобы еще больше украсить новый город. Виолета долго следила взглядом за лебедем. Эти птицы так же волнуют ее, как и плакучие ивы. Она мне даже напомнила о каком-то балете, который то ли видела, то ли танцевала сама — про умирающего лебедя. Все это я пропустил мимо ушей, потому что не переставал думать о ребенке, который должен появиться на свет. Думал, хотя не имел никакого отношения к этой глупой истории, происшедшей три месяца назад. Она пыталась отвлечь меня и заставить думать о лебеде, а не о ребенке, но я не поддавался. Я думал только о ребенке и почти не слышал ее упреков, что мало-де читаю, редко бываю в театре и не видел еще ни одного балета.

— Да, верно, — согласился я, продолжая думать о ребенке, который должен родиться.

А она все тянула свое:

— Неужели ты до сих пор ничего не слышал о знаменитом балете «Лебединое озеро»? Как это можно?

— Слышал, Виолета.

— Ну, и…

— Я же ничего не сказал.

— И так все ясно… Твое отношение к искусству…

Она испытующе смотрела на меня. И я знал, что думает она о ребенке, а совсем не об искусстве. И видел, что она очень несчастна.

Нам принесли заказанные блюда, и мы принялись за еду. С опаской поглядывал я на нее, не прицепится ли снова со своим балетом, но она, видно, очень проголодалась и больше о нем не заговаривала. Я молча ел, продолжая думать о ребенке. Настолько упорно думал, что Виолета догадалась.

— Я его рожу! — сказала она. — Всем назло рожу!

— Почему назло?

— Можешь хоть сейчас отправиться и все им рассказать! Иди!

— Не собираюсь я этого делать, Виолета. Но все равно это не сможет остаться тайной.

— Разумеется!.. Незачем и держать в тайне!.. Я горжусь своим ребенком! Он мой! Только мой!

— Разумеется.

— Никто не имеет на него права. Он мой!

Она лихорадочно глотала холодное пиво и продолжала пилить меня, словно это мне предстояло рожать, а не ей.

— Никто не знает, каким он будет. А может, он станет поэтом!

— Возможно.

— Великим артистом!

— Может быть.

— Изобретателем!

— Все возможно, Виолета. Жизнь — сплошная загадка.

— Ну и что?

— Я ничего не сказал, Виолета.

— А на что ты намекаешь?

— Да я и не намекаю вовсе.

— Нет, ты намекал, чтобы я от него избавилась.

— Не говорил я ничего такого. Ты ошибаешься.

— Нет, не ошибаюсь. Очень хорошо знаю, о чем ты думаешь.

— Ну к чему ты все это?

— Я рожу его, а там будь что будет…

Я предложил переменить тему, поговорить о чем-нибудь другом. Она было согласилась, но ненадолго. Снова посыпались упреки, что я сомневаюсь в ее честности; она приписывала мне слова, которых я не только не произносил, но даже в мыслях не держал. Утверждала, что легко читает мои мысли. Потом обвинила в том, что я будто бы собираюсь всем растрезвонить о ребенке и уже завтра весь город узнает о ее беременности.

— И в мыслях у меня такого не было, Виолета!..

— А впрочем, какое это имеет значение! Трезвонь, сколько тебе вздумается… Мне до этого нет дела.

— Ты меня обижаешь, Виолета! Я не из звонарей.

— Мне все едино… Дитя появится на свет! Пусть болтают, что им угодно… Я рожу его, и все узнают. Так ведь?

— Вот и я говорю об этом…

— Что должен быть отец, да? — перебила она, швыряя в озеро кусочек хлеба — хотела подманить лебедя, который плавал около берега.

Это ей удалось. Птица, изогнув царственную шею, буравила воду в поисках хлеба. Виолету это развлекало. В конце концов, и лебеди хотят есть. Это ведь так естественно.