Камен Калчев: Генеральная проверка

Над обгоревшим и опустевшим Соточинским полем долго разносилось протяжное «ура». Оно летело над разбитыми черепичными крышами и обугленными оградами, ударялось в разбитые окна и зияющие двери домов — закрыть их было некому. Только испуганные кошки выглядывали с чердаков и из подвалов, провожая уходящее воинство капитана Харлакова.

Операция продолжалась.

«…Когда восстание в округе было подавлено, — будет вспоминать Васил Коларов, — и его главные центры были почти полностью окружены, Гаврил осуществил план отступления с таким умением, что под его руководством почти все ядро повстанческой армии благополучно перешло югославскую границу…»

Надежды генералов и профессоров задушить в стране коммунистические идеи не сбылись.

«…28, 29 и 30 сентября, — продолжает Коларов, — ядро повстанческой армии в Северо-Западной Болгарии, в основном коммунисты, было уже на югославской территории…

Мы с Георгием Димитровым перешли югославскую границу у села Чипровцы. Сопровождали нас товарищи Русинов и Александр Костов — офицеры запаса.

Изнурительным оказался путь, когда переходили мы горный хребет Стара-Планины, но еще более мучительными были мысли и предположения о том, что ожидает повстанцев и нас самих в Югославии.

В сущности, мы были армией, состоявшей главным образом из коммунистов и сочувствующих коммунистическим идеям: земледельцев среди нас было сравнительно, мало. А в Югославии коммунистическая партия была запрещена, многие коммунисты томились в фашистских; тюрьмах…

Вот почему мы с тревогой ожидали встречи с югославскими пограничными властями.

Первым населенным пунктом, до которого мы добрались через несколько часов изнурительного пути, было село Великая Луканя. При входе в село нас встретил среднего роста, плечистый мужчина, одетый по-городскому, и представился писарем, то есть секретарем — сборщиком налогов общины. Тогда, как и у нас в Болгарии, в Югославии писарь был самым большим человеком на селе. Мы, конечно, поспешили удовлетворить его вполне понятное любопытство, сразу сказав ему, что мы — болгарские повстанцы, после поражения восстания перешли югославскую границу, чтобы получить убежище и защиту у братского сербского народа.

Писарь знал о нашем восстании и не преминул высказать нам свое сочувствие. Оказалось, что он был в Болгарии в плену, работал в софийской железнодорожной мастерской. Он высказал свои симпатии по отношению к болгарским социалистам, которые были защитниками сербских пленных и спасли жизнь многим из них.

— Однажды, — продолжал наш собеседник, — в мастерскую пришел депутат-социалист, звали его Димитров. Был он с бородкой и кудрявый. И вот начал он возмущаться по поводу творившегося беззакония над пленными. Начальство багровело от злобы, а сделать ничего не могло, потому что он был депутатом и вид у него был строгий. После этого наше положение улучшилось.

Мы повеселели. Это оказалось счастливой случайностью — в первые же часы в Югославии встретить такого искреннего и восторженного поклонника Георгия Димитрова.

— А если бы сейчас ты увидел этого депутата-социалиста Георгия Димитрова, узнал бы его? — с улыбкой спросил я писаря.

— Да как же не узнать? Среди сотни людей узнаю! — Тогда взгляни на этого человека, не похож ли он на Георгия Димитрова?

Писарь посмотрел на Георгия, воскликнул, сияя от радости:

— О господи! Да это он, — и бросился дружески пожать руку Георгия, а потом повел нас в село…»

Итак, Димитров и Коларов заночевали в общине вместе с сопровождавшими их эмигрантами, расположившись на старых, прогнивших соломенных тюфяках. Наутро все отправились в Пирот. Во главе процессии кмет на коне, а следом за ним пешком эмигранты вместе с писарем и несколькими сторожами и лесниками. Шествие выглядело достаточно внушительным и обращало на себя внимание случайных прохожих. Они останавливались и провожали идущих любопытными взглядами.

«…В городе, — рассказывает Коларов, — нас встретили радушно, разместили в гостинице. Мы еще не успели отдохнуть с дороги, как к нам в комнату вошел священник, сопровождаемый человеком в штатском. Священник — крупный, краснощекий мужчина с роскошной раздвоенной бородой — был архиерейским наместником, а человек в штатском — местным депутатом скупщины. Последнего мы знали еще по Болгарии — он работал швейником в Пловдиве и состоял в Болгарском рабочем союзе швейников, затем возвратился на родину, объявил себя радикалом и сейчас был депутатом. Священник, дружески пожав нам руки, встал посреди комнаты и произнес торжественную речь: