Валентина Ермолова - Мужские прогулки. Планета Вода

Они шли по улице, и он украдкой поглядывал на Зою. Если в прошлый раз он запомнил ее лишь в общих чертах, то теперь его видение, как под увеличительным стеклом, раздробилось на вереницу подробностей: отдельно — безмятежное, исполненное очарования, внутреннего покоя лицо, отдельно — летящие движения, размашистый шаг, отдельно — высокие, прямые, как у римского юноши, плечи, отдельно — развевающиеся полы плаща, — подробностей, не сливающихся в единый образ.

Зоя свернула к универмагу и протянула спутнику руку.

— Мне сюда. Благодарю за сопровождение.

Толпа подхватила, закрутила фигурку в белом плаще и втянула в жерло узкого прохода. Наглея от собственной изобретательности, Фиалков подошел к мороженщице и попросил самый большой брикет пломбира, окрещенный кем-то из «козистов» семейным. Он мужественно ел его, попеременно кусая то с одной, то с другой стороны, и деловито прикидывал, схватит простуду или нет. Выход из универмага он держал под неусыпным надзором, и скоро оттуда толпа вынесла знакомый белый плащ.

— Что вы здесь делаете? — удивилась Зоя.

— Ем мороженое, — беспечно отвечал он.

Выражение, с которым она глянула на остатки брикета, вознаградило его.

— Вы так любите мороженое?

— Ненавижу.

Она тонко улыбнулась. Он почувствовал толчок в сердце. Фиалков перехватил из ее рук увесистый сверток, они стремительным шагом пошли по центральной, до отказа заполненной людьми и машинами улице, и он не понимал, то ли они прогуливаются в таком темпе, то ли преследуют какую-то цель. У гастронома, в самой толчее, они остановились. Зоя забрала у Фиалкова сверток, очевидно, давая ему возможность уйти, и, ни слова не говоря, нырнула в толпу. Он покорно встал у витрины, глазея на расставленные пирамидой коробки с детским питанием. Зоя появилась неожиданно, вынырнула откуда-то сбоку. К увесистому свертку из универмага прибавилась перевязанная бечевкой коробка, довольно тяжелая. Они продолжали свою стремительную прогулку.

— Вы уже покончили с покупками? — поинтересовался Фиалков.

— Пожалуй, осталось лишь мороженое. Но мне поменьше. А то вы разоритесь.

— Я богат. И могу быть еще богаче. Недавно мне предлагали взятку!

Зоя приостановилась.

— Я, разумеется, возмутился. Но ведь мог бы рискнуть.

— Что вы говорите! Но почему предложили именно вам? — спросила Зоя, не принимая его игривого тона.

Фиалкова еще тогда, в первый вечер у Гаврилова, приятно удивило внимание Зои к делам мужа. А теперь ее неподдельный интерес к тому, что волновало его, воодушевил и заставил подробно рассказывать о вчерашнем событии. «Счастливый, — подумал он мельком о Гаврилове. — Как это, наверное, прекрасно — говорить с женщиной обо всем!» Самому Фиалкову такие женщины, которым хотелось бы рассказать о своей работе, до сих пор не встречались. Он был благодарен Зое за это ее серьезное внимание, с каким она выслушала его.

Уже темнело. На крышах домов заиграли огни неоновых реклам, зажглись уличные фонари.

У галантерейного магазина Зоя остановилась, заглядевшись на сказочно переливающуюся всеми цветами радуги бижутерию. Михаил Михайлович отошел чуть в сторону. Насмотревшись на витринное великолепие, Зоя обернулась и не увидела его. Привстав на цыпочки, она выискивала его в толпе, и когда он заметил выражение беспомощности и растерянности на ее лице, мгновенная острая нежность ударила ему в сердце. Он подошел к ней, и она улыбнулась ему.

— Послушайте! — вдруг спохватился Михаил Михайлович. — А где Иван?

Один простой вопрос содержал много подвопросов, означающих: где в данный момент находится ее муж? Что он поделывает в то время, когда жена его надрывается под тяжестью покупок? Куда он смотрит и почему позволяет жене так поздно расхаживать по улице? На миг тень набежала на лицо Зои. Но лишь на миг. В следующую минуту былое лукавство и былая безмятежность вернулись.

— Когда в следующий раз вы встретите меня одну, не спрашивайте, где Иван. Значит, праздник души он предпочел семейным будням.

— А-а, — ответил Михаил Михайлович, не совсем понимая, что стоит за этой фразой.

Вероятно, уловив его замешательство, она прищурила глаза с усмешкой.

— А вы какой? Тоже будни не любите?

Фиалков поразмыслил и осторожно ответил:

— Я — разный.

Из ближнего переулка послышались музыка, нерусская речь, выстрелы.

— Что это? — спросила Зоя.

Не говоря ни слова, он повел ее в переулочек. Там, у кинотеатра, каждый вечер прямо на улице, на растянутом между двумя тополями экране, демонстрировалась международная хроника. Они остановились посмотреть. В Сицилии полиция арестовывала главаря местной мафии, и, пока главаря вели к полицейскому фургону, его отец, высохший старикашка, кому-то приветственно махал рукой и, красуясь, поворачивался к нацеленным на него кинокамерам. Общество Красного Креста прислало медикаменты и хлеб пострадавшим от наводнения в Пакистане. Изможденные крестьянки, принимая дар незнакомых людей, плакали. В Южной Америке стреляли, и чья-то рука подносила факел к травяной стене хижины. Шумел ветер, приходили и уходили зрители, голоса стоявших у экрана смешивались с голосами на экране, и оттого нагнеталась плотная тревожная атмосфера правды и достоверности всего, что показывали кинокамеры. Когда раздался взрыв бомбы в нью-йоркском банке, Зоя вздрогнула и ненароком прижалась плечом к Фиалкову. Он взял успокаивающим жестом ее ладонь и, заглядевшись на экран, словно забыл обо всем и медлил выпустить ее руку. Но она мягко отстранилась. Он хотел было громко вздохнуть, как всегда делал в подобных случаях, стараясь придать происходящему оттенок шутливости, несерьезного ухаживания, игры, часто возникающей меж молодыми женщиной и мужчиной, нравящимися друг другу, но дыхание внезапно стеснило, невыдохнутый воздух так и остался комом в груди. В красном тревожном свете экранного пожара ее лицо выглядело бледным, тонким и строгим. Высоко и печально запели где-то трубы, будто закричали в вышине пролетающие журавли, и от этих звуков дрогнуло сердце, и ток крови разнес сердечное волнение по всему телу, оставляя на коже колючий нервный холод.