Ян Папп - Направление — Прага

— Тебе до этого нет дела. — Яну он сказал: — Вот здесь был лагерь, а мы вот здесь.

— Ну что ж, неплохо, — оценил Ян пройденное ими расстояние. — Но я тебе честно скажу: в этом тумане я бы с картой заблудился в два счета. А эти Три копны где?

— Остались позади, — улыбнулся Юрда и постучал пальцем по точке, которую отделяли от них три километра. — Скоро придем к сенному сараю.

Это «скоро» растянулось на добрых два часа, но еще засветло они свернули с дороги, идущей по гребню, и начали постепенно спускаться. Потом вышли из леса, и перед ними открылся вход в Долгую долину; впрочем, в этом тумане его распознал только Юрда. И то впервые за все время их путешествия Штефан заколебался. Он пытался восстановить в памяти точную картину поросшего травой склона, на верхнем краю которого стоял когда-то сенной сарай. Но стоит ли он еще? «Как же давно я здесь не был? — вспоминал он. — Семь? Нет, восемь лет». А почему бы и не стоять, такой рубленый сарай простоит десятки лет. Если только его не сожгли. Но в этих краях до сих пор было спокойно. «А тут еще этот туман, в бога его», — тихо выругался он про себя, тайком, чтобы его не поймал на слове тот, кто там, наверху, возможно, правит ходом вещей на этом свете, если только он существует, но над этим вопросом Штефан никогда не ломал себе голову. «Если бы сарай стоял на краю леса, я бы нашел его играючи, но он, как назло, торчит где-то посредине склона». Дело было не только в соблазнительной перспективе выспаться в сухом, теплом сене. Хотя Штефан не хотел себе в этом признаваться, он чувствовал, что его влечет сюда и сила воспоминаний. «Черт побери, с каких это пор я стал сентиментальничать», — бранил он себя за эту слабость и в то же время поддавался ей.

— Пошли, — позвал он Яна. Он решил идти по лугу зигзагами, от леса и снова к лесу. Рано или поздно наткнешься на сеновал.

— Видишь? — протянул руку Ян, когда после четвертого зигзага перед ними вынырнул из мглы черный контур какого-то строения.

— Вижу, — довольно кивнул Юрда. — На сегодня отбой.

«Но не сразу», — подумал он. В такое время неожиданности возможны в любой момент и в любом месте. Приют легко мог стать ловушкой. Он взял Яна за рукав, и они отступили в лес. Сарай снова погрузился в туман.

— Постойте здесь, я скоро вернусь.

Штефан не стал возвращаться по следам, оставленным ими в росистой от тумана траве, а пошел вдоль опушки леса вверх. Теперь он мог полностью положиться на свое умение ориентироваться, выработанное годами жизни в горах. Он обошел сруб по дуге и приблизился к нему с противоположной стороны, держа в руке гранату, готовый ко всему. Подумалось: «Нужно было дать Яну карту», — и он заколебался, не вернуться ли, но не сделал этого: взяла перевес уверенность, что, кроме них, здесь нет никого. Он лежал в траве и сосредоточенно прислушивался. Ниоткуда ни звука, полная, неподвижная тишина. Штефан знал, что у сарая есть воротца, обращенные к опушке леса, а над ними — окно со ставнем, через которое забрасывают внутрь сено. Остальные стены были глухие. Штефан подкрался к сараю, стоя на колене, пристально вглядывался в силуэт сруба, потом осторожно подошел вплотную и заглянул за угол. В пробой запертых ворот был вставлен потемневший суковатый колышек. И окно над ними заколочено снаружи. Штефан облегченно и радостно вздохнул. Прильнул ухом к стене и долго прислушивался. Не услышав даже малейшего шороха, вытащил колышек и открыл воротца стволом автомата. Сарай был пуст. Прошлогоднее сено скормили, а в этом году, похоже, и вовсе не косили. Штефан запер ворота на колышек и прямиком пошел к месту, где ждал его Ян с майором.

— Ян, — негромко окликнул он издали, чтобы не напугать его неожиданным появлением.

— Думаешь, тут безопасно? — спросил Ян, когда они вошли в сарай.

— На сегодняшнюю ночь определенно. Как было бы днем — не знаю.

Наступала темнота. Штефан был уверен, что ночью никто — ни местный, ни случайный попутчик — не рискнет приблизиться к сеновалу. Слишком опасное было время, слишком неясное для каждого, кто не был уверен в своей силе и превосходстве.

«Вот разве только, если сюда забредет молодежь снизу, из деревни, как мы когда-то с Душаном», — подумал Штефан, когда они сгребли на дощатом полу остатки сена и улеглись на них, завернувшись в одеяла. Но в такое паршивое время это мало вероятно, у молодых людей теперь иные заботы. А хоть бы и пришли, такой визит нам бы не был опасен.

«Сразу ли понял я тогда намерения Душана, или только догадывался, что у него на уме? — так размышлял Штефан, заложив руки под голову. — Ну да, — вживался он в тогдашние свои чувства, — я догадывался, чего он хочет, не так уж я был тогда наивен, но я-то не думал об этом и ни на что не рассчитывал. Быть готовым, но ни на что не рассчитывать как на что-то верное; ничему не радоваться заранее; наоборот, скорее предполагать, что ожидаемая радость или то, чего ты так страстно желал, не случится, не произойдет, в последнюю минуту превратится в прямую противоположность». Это отношение к жизни, не имевшее ничего общего с какой-нибудь суеверностью или пессимизмом, Штефан перенял у деда по матери, самобытного деревенского мыслителя, прошедшего огонь и воду (причем огонь в буквальном смысле: в первую мировую войну он лишился двух пальцев на правой руке, а где-то в бедре у него так и осталась пуля из итальянского карабина), и тем не менее несокрушимого оптимиста, который печали и разочарования внука лечил настоятельным советом: наслаждайся радостью, смакуй ее только тогда, когда она у тебя в руках! Нелегко было усвоить эту «философию наизнанку», как позже стал называть ее Штефан. Но она оправдывала себя и помогала. «Восход солнца, — улыбался Штефан в темноте, — красивая выдумка Душана, поэтическая. Восход солнца в самый долгий день года». Чтобы не проспать его, нужно было подняться на Крутой склон к четырем утра. Но для этого нужно выйти из деревни хотя бы в два часа ночи. А что, если развести там, наверху, костерок и вообще не ложиться спать; а если уж будет невмоготу, можно вздремнуть на сеновале, а оттуда до Крутого склона рукой подать! — развивал свою идею Душан-искуситель. Данка, правда, была не в восторге, ей приходилось тайком выбираться из дома, но Бетка ее уговорила.