Ян Папп - Направление — Прага

Пора. Горан резко опустил руку и выскочил на дорогу.

— Хенде хох!

Три автомата нацелены на коляску: спереди, сзади, сбоку.

Павел вскочил на облучок, выхватил у кучера вожжи и стал успокаивать коней.

Двое на заднем сиденье медленно, оторопело поднимают руки, забыв выкинуть сигареты, в то время как рука старшего лейтенанта тянется к правому боку, но повторное «хенде хох!» и взгляд наверх, на скалу, откуда Юрда держит его под прицелом, убеждают и его, что сопротивление было бы чистым самоубийством.

Обошлось без стрельбы, без лишнего шума.

— А теперь вниз! Слезайте, шнель, шнель!

Пленники выбираются из коляски один за другим, неохотно, озадаченно, уныло; их тут же обезоруживают, у каждого было только по пистолету, а Борис выудил из-за сиденья автомат.

В то время как партизаны, подталкивая, уводят офицеров с дороги в лес, Павел передает обалделому кучеру вожжи, соскакивает на землю и кричит: «Н-но!» Разгруженная коляска, покачиваясь на рессорах и поскрипывая, трогается вверх по дороге. Павел смотрит ей вслед и невольно заливается смехом: кучер сидит на облучке скованно, втянув голову в плечи, неподвижный, как чучело. Затем Павел бежит в лес догонять своих. Тем временем партизаны связали пленным руки и выстроили их. Опять метрах в двадцати впереди идет Штефан Юрда, за ним Ян, Горан и Борис (перед каждым идет е г о пленный), а на подходящей дистанции следует Павел Рис с двумя автоматами: свой он держит в руке, трофейный заброшен за спину.

Яну достался лейтенант, худой и бледный юнец с соломенными волосами. «Отличный нордический экземпляр», — думает Ян. Борису Горан поручил присматривать за щеголеватым малорослым старшим лейтенантом, а себе взял майора, удивительно молодого для такого звания — лет тридцати, не больше. Тот попытался было протестовать, но Горан решительно и красноречиво провел дулом автомата по его груди.

Меньше чем через три часа группа была в лагере. На подходе они завязали немцам глаза.

Горан, не обращая внимания на любопытные взгляды и вопросы, направляется прямо к капитанской землянке.

— Пленных пока отведите в мою землянку, — говорит он Павлу, но тут же спохватывается: — Вообще-то нет, разместите их порознь, так вернее будет. Потом увидим.

У входа в землянку сидит на чурбаке дежурный и греется на солнышке.

— Капитан спит, — предупреждает он Горана.

— Не беда.

Горан наклоняет голову, отдергивает полог из брезента и спускается вниз по ступенькам. Подождав, чтобы глаза привыкли к темноте, он чиркает спичкой, зажигает керосиновую лампу на столе. Подходит к нарам и трогает капитана за плечо.

— Йожко, Йожко!

Капитан открывает глаза, смотрит на Горана, садится.

— Это ты? — Он откидывает одеяло, садится на нарах. — Ну что?

Горан садится рядом и описывает ему события вчерашнего вечера и сегодняшнего дня.

Капитан внимательно слушает, его усталое лицо оживляется.

— Дружище, вот это новости!

— С лесопилкой покончено, это дело ясное. А вот какой прок будет от этой троицы, особенно от майора, — это еще нужно посмотреть.

— Посмотрим, что за птица. Веди его сюда.

Горан вышел, а капитан Йозеф Кепка надел мундир и нахлобучил пилотку. Он вывернул побольше фитиль лампы, но тут же погасил ее, вспомнив, что на дворе уже день; откинул дверной полог, открыл ставень. В землянке сразу стало светло, солнечные лучи упали на узкую, грубо сколоченную столешницу, посаженную на четыре кола, вколоченных в землю, на нары по обе стороны от стола. Капитан сел на те из них, на которых недавно спал, и стал ждать. Вскоре вход потемнел, вошел вначале Горан, за ним дежурный втолкнул в землянку майора.

— Садитесь, — не вставая, предложил капитан Кепка майору и показал на противоположную лежанку. Он отлично говорил по-немецки, так как четыре года прослужил в Либерце и за это время перезнакомился не с одной девушкой-немкой.

Майор не стал садиться, но ему пришлось слегка согнуться в коленях — он был довольно высокого роста, и фуражка задевала жерди настила.

— Я протестую! — Он энергично поднял правую руку.

Капитан улыбнулся: в этом своем полуприседе немец выглядел довольно комично.

— Садитесь, так будет удобнее, — повторил он, продолжая улыбаться, — побеседуем.

Майор понял, чему улыбается Кепка, и сел, подавляя в себе злость.

— Я протестую самым решительным образом!

— Позвольте узнать: против чего?

— Против всего, — взорвался майор, — против нападения на коляску, против нашего похищения, против того, что нас так постыдно притащили в эти… в эти норы. Я категорически требую, чтобы нас немедленно отпустили!