Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Треск подсказал, что ни перепрыгнуть, ни быстро продраться через кусты кучники не смогли. Ну да, в степи же вроде ни кустов, ни деревьев. Как они живут-то там, с внезапной жалостью подумал Озей, и мысль сразу же скакнула: а зачем они к нам рвутся, если жить здесь не умеют, всё для них тут чужое и нелепое. Мысль отвлекла, он споткнулся, над ухом загудело, береза впереди издала звук удара, с ветвей посыпался мелкий сор. Озей мазнул взглядом по перу сокола, сложно всунутому в палочку из лиственницы, которая неуместно тянулась, подрагивая, из черного глазка на стволе березы, – и не сразу сообразил, что это стрела, что торчит она на уровне его, Озея, лопаток и что его, Озея, она и должна была поразить. Насмерть.

Между лопаток зачесалось, он метнулся вправо и влево, чтобы спину хотя бы на миг прикрыли деревья, но чувствовал, что все равно прекрасно виден тому, кто бежит за ним, накладывая новую стрелу на тетиву. Страшно захотелось обернуться, удержало только ясное понимание, что тут стрелу в глаз и получит. Озей рванул за деревья и понял, что больше не видит Кула.

Понятно, что Кул стремился на ночную сторону, в направлении яла, так что можно довольно быстро настичь его или даже обогнать. Вопрос в том, стоило ли это делать, – догонять товарища, не избавившись от преследующих убийц, или приводить убийц в ял, который совершенно не готов ни к нападению, ни к тому, что нападающие хотят и могут убивать.

Надо ускоряться и уводить, понял Озей, резко принимая вправо – подальше от Юла и от яла. Эту окраину леса он не знал и не изучал, но, судя по кустам и мхам, к восходу влажная заболоченная почва подсыхала и запесочивалась, стало быть, березы должны были смешаться с соснами. Прятаться там не слишком удобно, стволы голые до полунеба, а земля в стланиках, зато, если Озей правильно исходит из своего преимущества в беге по неровной лесной местности, можно оторваться от преследователей.

Оторвался он почти сразу: треск и шелест сзади быстро стали неразборчивыми. Озей сперва заметался, приняв тишину за признак прицеливания, но больше в него не стреляли. Оглянуться он посмел, лишь когда утомился и сбил дыхание.

Сзади никого не было. Озей постоял, прислушиваясь между вдохами. Близкая опасность не вылавливалась, птичьи отзвуки были чуть всполошенными далеко в ночной стороне. Кул, значит, еще бежал, и его, значит, еще преследовали, все более, значит, отставая. Хорошо, плохо, хорошо.

Озей встряхнулся, чтобы сбросить напряжение с одеревеневших мышц, быстро пошел к впрямь обозначившемуся впереди хвойному затемнению, продираясь сквозь густой бересклет, забравший пространство между поредевшими березами, – отсюда, очевидно, начинались песчанистые почвы, – и остановился под неуместным здесь вязом. Вяз, огромный и корявый, пустил к корням и кроне извилистую черную линию, которая распахивалась чуть выше головы Озея щербатым дуплом. Из дупла немного тянуло трухой и очень сильно – силой перескока.

Либо кто-то из предков пробил это дупло для переноса – страшно давно, судя по тому, что в общей памяти мары ни это дерево, ни этот участок леса не хранились, – либо дупло как-то само подцепилось к обеспечивающей перескок паре.

Озей подошел к стволу, мягко взялся за него, попробовал качнуть, ощупал нижнюю кромку дупла, гадливо убирая взгляд от голой до плеча руки, ухватился крепче, подтянулся и замер, держа лицо перед дуплом, но не всовывая туда голову и даже не заглядывая. С осторожностью, которой мары, причастные к общему служению, обучались с ползунства.

Из дупла не доносилось ни запахов, ни дуновений, хотя кончики пальцев мгновенно застыли. Видимо, другой стороной колодец переноса выходил на овражный или сильно затененный участок. Это в лучшем случае, вдруг понял Озей. Да, все известные до сих пор ду́пла вели к другим деревьям в пределах земли мары, но это не означало, что парных деревьев за этими пределами не бывает и что нельзя угодить невесть куда, привычно прыгнув в такой обыкновенный вяз. Теперь. Когда отменился обет.

Семечко вяза могло унести ветром, цепочкой поеданий или мимоходной лодью в места, о которых Озей даже не слышал. И ему вовсе не хотелось сейчас спастись от кучников ценой выпадения посреди голой скалы, чужой не только мары, но и любым не обросшим шерстью людям. А посреди скалы торчит высохший сто лет назад гнилой вяз, который под тяжестью Озея распадется в труху, отрезав возможность вернуться.

Озей собрался было сунуть руку хотя бы по локоть, но представил возможные повороты событий, поморщился, согласился считать, что рука ему еще пригодится, и опасливо, чтобы не ободраться о кору, вернулся на землю.