Джонатан Кэрролл - Деревянное море

Прямо в тему. У двери туалета Редмонд остановился и полез в карман за ключом.

— Не знал, что делать, и решил запереть на всякий случай.

— Единственно верное решение. Так, давайте взглянем.

Редмонд толкнул дверь, предлагая нам пройти первыми. От света, этого неестественного, яркого, жуткого света общественного туалета все выглядело еще мрачнее. Здесь ничего не спрячешь — тут нет никаких теней, все открыто. Из шести имевшихся здесь кабинок двери открыты были только у одной.

В свой последний день на земле Антония Корандо надела серую с короткими рукавами фуфайку Скидмор колледжа, черную юбку и ботинки «док мартенс». Увидев их, я вздрогнул — последний крик молодежной моды. Паулина как-то сказала с ноткой презрения, что «доки» носят в основном те, кто изо всех сил пытается казаться крутым. Бедная добропорядочная Антония, всегда добросовестно выполнявшая домашние задания, — покупка этих ботинок наверняка была для нее серьезным поступком. Ей, наверно, потребовалось немало мужества, чтобы их надеть, — ведь она знала, как придирчиво разглядывают ребята одежду друг на дружке. Может, она впервые их примерила в своей комнате за плотно закрытой дверью, прошлась взад-вперед, глядя на себя в зеркало — как она выглядит, какая у нее походка, выйдет ли из нее девчонка от Дока Мартенса.

Но хуже всего были носки — цвета пожарной машины, все в мелких белых сердечках. Кожа ее над носками тоже была белой, но иного оттенка и такой прозрачной, что под поверхностью можно было разглядеть переплетение голубоватых вен.

Я всего только полицейский из маленького городка. Но за долгие годы повидал немало смертей и насилия как здесь, так и во Вьетнаме, где был санитаром, так что знаю, о чем говорю, — в большинстве случаев от таких вот мелочей сердце и леденеет от ужаса. Мертвые — это только мертвые, и ничего больше. Но остается то, что их окружает после смерти, или то, что они взяли с собой в свое последнее мгновение. Девчонка умирает от передозировки героина, а тебя больше всего поражают ее красные носки с белыми сердечками. Отец семейства на своей серебристой машине въезжает в дерево, гибнет вместе с женой и сыном, а ты никак не можешь забыть, что из уцелевшего радиоприемника, когда ты туда подошел, неслись звуки твоей любимой песенки «Салли, обойди розы». Синяя бейсболка с надписью «Нью-Йорк Метс» в пятнах крови на полу гостиной, кошка с опаленной шерстью во дворе сгоревшего дома, Библия, которую самоубийца оставил у своей кровати открытой на Песни песней Соломона. Вот такое запоминается, потому что это последние подробности их последнего дня, последние мгновения, когда еще бились их сердца. Все это остается, когда их уже нет, последние снимки в их альбоме. Этим утром Антония подошла к своему шкафу и выбрала красные носки с белыми сердечками. Может ли это оставить тебя равнодушным, если ты знаешь, что через три часа ее уже не будет в живых?

Редмонд разрыдался. Мы с Биллом растерянно переглянулись. Я дал ему знак увести директора в коридор. Ему больше нечего было здесь делать.

— Прошу прощения. Я просто не могу в это поверить.

Мой помощник Билл Пегг хороший парень. Несколько лет назад он потерял дочь, умершую от кистозного фиброза, и горе сделало его совсем другим человеком. У него после этого появился подход к людям, потрясенным и убитым горем; он умел поддержать их в первые невыносимо тяжелые минуты, когда настоящий ужас вошел в их жизнь. Когда они пытаются понять новый для них язык скорби, а также приноровиться к потере гравитации, к этой невесомости, которая приходит с отчаянием и тяжелыми мучениям. Когда я спросил Билла, как это ему удается, он ответил:

— Просто говорю с ними. Рассказываю все, что сам об этом знаю. Больше тут ничего не поделаешь.

Когда они вышли и дверь, скрипнув, закрылась, я подошел к Антонии и опустился перед ней на колено. Если б кто-то вошел туда в этот момент, он подумал бы, что я спятил: словно делал предложение девушке, которая уснула, сидя на унитазе.

Одна ее рука свешивалась вниз. Другая лежала на коленях. Я предположил, что она правша, так что стал искать след от укола на ее левой руке. Голова ее упиралась в стену, выложенную белым кафелем. Глаза были закрыты. След от укола — маленькая красная точка — виднелся на левой руке чуть ниже локтевого сгиба. Я машинально проверил пульс. Разумеется, его не было. Потом дотронулся пальцем до красной точки.

— Вот отчего ты умерла, глупое дитя. — Держа ее одной рукой за локоть, пальцем другой я еще раз провел по небольшой выпуклости в том месте, где в ее кожу вонзилась игла. — Вот из-за этого.