Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

Если она ожидала, что его смутит ее тон, то она ошиблась.

– Поймите меня – мне ничего не нужно от вас. Я хотел повидать родной дом, встретиться со своим прошлым. Или хотя бы попытаться это сделать, – сказал он с печальной улыбкой. – Я уже старый, больной. Вот я и решил вернуться сюда в последний раз. Я думал, что сделаю это после окончания Второй мировой, но в 1950 году узнал о смерти мамы от двух болтливых искусствоведов, приезжавших в Динар. Они сидели в баре и говорили о моей семье… о картине… – Он поднял глаза и пристально посмотрел на Стеллу: – Вы ведь знаете, конечно, о картине?

– Конечно – как я могу не знать?

Мама. Он назвал ее «мама» . Стелла часто слышала, как мама говорила о Джоне. Как он был ее верным компаньоном все годы, ребенок, очень похожий на нее. Как он всегда говорил, что женится только на ней, больше ни на ком. Каким он был добрым, милым, забавным и красивым. Ее лицо всегда светлело. И вот он был здесь. Это был он.

Стелла понимала, какая ужасная пропасть разверзлась между ними, непреодолимая пропасть. Минувшие годы, которые она вновь и вновь проживала в маминых рассказах, не были прошлым, они были здесь. Она всегда представляла себе прошлое в виде полного круга, плоского газетного листа, наподобие кругов, которые она вырезала из середины маминой старой «Таймс» ржавыми ножницами. Для нее оно было устоявшимся фактом, а теперь кто-то снова разрезал его на кусочки. А ведь она всегда была так уверена в себе до мелочей.

Джон медленно встал, опираясь на скамью.

– Фредерик приедет за мной где-то через полчаса. Мне очень хочется взглянуть еще раз на дом… Я не останусь. – Он взял ее за руку, словно наконец догадался, чего это ей стоило, и заглянул ей в глаза: – Моя… моя сестра. Через столько лет. Боже мой…

Что ей оставалось?

Она молча позволила ему перешагнуть через порог дома и смотрела на его лицо, когда он огляделся по сторонам, бросил взгляд на свет, лившийся из световой шахты над лестницей, на старинную вешалку для верхней одежды. Он потрогал лестничную опорную стойку с белкой, словно дотрагивался до минувшей милой жизни, потом обратился к ней:

– Привет, старина.

Из гостиной доносились телевизионные комментарии. Сын снова позвал ее и спросил, все ли в порядке.

– Я просто разговариваю с моим знакомым, – крикнула она в ответ.

Знакомый. Он был хорошо одет, глаженая свежая рубашка в розовую с белым клетку, голубые вельветовые брюки, легкий пиджак; он часто дотрагивался до нагрудного кармана. Он стоял прямо, высокий, но сутулился, как она догадалась, от боли. Седые волосы обрамляли его загорелое лицо; таких ярких серых глаз, как у него, она никогда не видела. Однажды, только однажды он не сдержался и проявил эмоции, охватившие его в родном доме. Они стояли в дверях спальни Стеллы, он прислонился к косяку. Она жестом пригласила его зайти и нетерпеливо поморщилась, когда он не сделал этого. Она решила, что это жест джентльмена.

Но он покачал головой и отвернулся, пряча лицо.

– Она умирала тут, – сказал он. – Она умирала, а мама держала ее. Я слушал вон за той дверью.

Он больше ничего не сказал, отвернулся и прислонился к стене, держась за сердце. Стелла забеспокоилась – он сильно побледнел.

Они вместе сидели в столовой. Она принесла ему сердечное лекарство. Звуки гимнов перемежались с монотонным гудением церемонии венчания, и они носились по тихому дому. Стелла не знала, что и сказать. Она не чувствовала тепла к нему и поняла, что что-то в ней, должно быть, не так, раз она не могла это чувствовать. Какая-то нота звенела в ее голове.

– Странно, – снова сказал он. – Вы – когда вы родились?

Ей было досадно, что он так пристально глядел на нее. На лестнице висел рисованый портрет мамы. Стелла знала, что она похожа на нее. Она не понимала, почему он пытался поставить под сомнение ее, ее роль в этом доме. Вероятно, с какой-то гнусной целью. Но ведь он живой, он их сын, и дом… он может захотеть дом или его половину …

Всякие мысли крутились в ее голове, и ей сделалось дурно. Она кашлянула.

– Я родилась в 1918 году. В том году умер мой отец.

Последовало долгое молчание, и неожиданно Джон сказал:

– Но он не ваш отец, моя дорогая. Вы знаете это.

Он сказал это спокойно, а Стелла даже не сразу осмыслила его слова.

– Я думаю, что вы ошиблись, – сказала она. У нее потемнело в глазах. – Мне надо пойти и посмотреть хотя бы конец свадебной церемонии, моя внучка…

– Он не может быть вашим отцом, – сказал он. – У вас карие глаза.