Хэрриет Эванс - Сад утрат и надежд [litres]

– Но ведь мы были счастливы! Мы – мы и сейчас счастливы более-менее, разве нет?

Она взяла его за руку:

– Ты никогда не говоришь о ней. Ты никогда не позволяешь мне упоминать ее – ее имя. Элайза.

Он повернул голову, закрыл глаза и поморщился.

– Я…

– Ее звали Элайза, и ей было восемь лет.

– Не надо – говорю тебе.

– Элайза ! – Лидди услышала свой крик. – Вот как ее звали! Для меня немыслимо, что ты не хочешь называть ее! Она была нашей дочкой, и ты…

Он перебил ее:

– Для меня было немыслимо, что ты не позволила Кэрриту сделать операцию, – спокойно возразил он и посмотрел ей в глаза. В них она увидела холод. – Может, это спасло бы ее.

Она вытаращила на него глаза:

– Значит, ты винишь в случившемся меня?

– Нет, не виню.

Но Лидди не поверила ему. У нее заболело горло, как всегда, когда она думала о дочке.

– Так вот почему ты считаешь, что я не должна сердиться на Мэри.

Он опустил руки и грустно сказал:

– Лидди, любимая, я больше так не считаю. Я сделал это, чтобы что-то исправить. Я хотел, чтобы ты была счастливой.

– Счастливой! – Она огляделась вокруг. – Счастливой… о Нед. Разве ты не понимаешь? Когда я шла за ее гробом, я видела, как я проживу остаток жизни, мой дорогой. Я видела ее перед собой. Я поняла, что никогда не смогу быть счастливой. Эту рану невозможно перевязать и вылечить, дорогой. Мы потеряли ее. Она… – Лидди покачала головой и прошептала: – Как ты мог подумать, что я захочу, чтобы ты потратил на это наши деньги? Мы будем разорены.

– Это мои деньги, – усталым голосом сказал он. Она посмотрела на него и скрипнула зубами. – Лидди, я хотел напомнить нам с тобой, что у нас была та жизнь, что мы были счастливы тогда! Я думаю, что мы забыли об этом за прошедшие годы после всего, что случилось. Но мы были безмерно счастливы, и мы родили… детей… – Он помолчал. – Я так люблю тебя, моя дорогая. Я…

Тогда она, конечно, понимала, что причины были одинаковые – у него, сделавшего это, и у нее, чтобы возненавидеть его поступок, но разрыв был слишком велик.

– Ты можешь сказать Галвестону, чтобы он продал картину в музей?

– Дело сделано, – категорическим тоном заявил Нед. – Я не хочу возвращаться к этому. Сегодня я увезу картину домой. Ты поедешь со мной?

Ее душила злость. Внезапно она обнаружила, что не может его видеть. И слышать тоже.

– Нет, – отрезала Лидди, вскинув голову. – Не поеду. Я приеду завтра.

– Ты встретишься с Мэри? – поинтересовался он будничным тоном, как будто они говорили о погоде.

– Я пока не знаю. Я… я не знаю. – Она прижала пальцы к губам. Ей было тошно и хотелось убежать от него. – Но сегодня я не поеду.

Мэри размотала с красных, замерзших пальцев тонкий шарф; перчаток у нее не было, а муфту она забыла в Блумсбери. Дрожа от холода, она потянула на себя дверную ручку.

– Ты вернулась? О, ты вернулась! Ура!

Она услышала, как его длинные ноги затопали по лестнице, спускаясь с верхнего этажа. За ее спиной грохотала улица – кэбы, телеги, авто, велосипеды. Он распахнул дверь и взял ее лицо в свои теплые ладони.

– Любовь моя. Как чудесно видеть тебя в студии. Заходи, погрейся. – И он поцеловал ее.

– Как у тебя тепло, – сказала Мэри прижимаясь к нему. – Я превратилась в льдышку. Потрогай. – Далбитти взял ее за руку и сурово покачал головой. Потом повел ее наверх.

Студия Далбитти в Баронс-Корт выходила на оживленную Кромвел-роуд. Верхний этаж представлял собой просторное помещение, залитое светом, струившимся сквозь арки витражных окон. Эта студия была у него много лет, и когда-то они работали тут вместе с Недом.

Тут было уютно, в очаге горел огонь, а в воздухе висел запах сигар; у окна стояла чертежная доска, а у огня два кресла. Далбитти усадил Мэри в одно из них, растирал ей руки и ругался.

– Что мне с вами делать, мисс Дайзарт? Почему вы отправились в город без перчаток и муфты? – Он захлопотал, готовя для нее чай. Чайник, висевший над сильным огнем, моментально закипел.

Ее бархатная шляпка пролежала всю ночь возле мокрого зонтика и была влажной еще утром, когда она уходила из дома. За час, который Мэри провела возле Мемориала Альберта и шла пешком до Баронс-Корт, она заледенела. Мэри сняла ее, и шляпка оттаяла в теплой комнате, с нее закапало на пол.

Она глядела на него и тоже оттаивала. Несмотря на неудачи дня с ее лица не сходила улыбка. Она смотрела на любимого человека, и все остальное казалось ей пустяком. Его длинные руки плавно двигались, что-то поднимали, что-то ставили на место. Движения были точные, умелые. Любую комнату он наполнял своим теплом, и когда он выходил куда-то, она всегда с нетерпением ждала его возвращения.