Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Я понимал, что драка со спецназовцами в поезде может быть неизбежной, если они будут себя вести нагло, как в части. Долго они высматривали бушлат, и они с кого-то его сняли, но ко мне они подойти не решались. Я драться с ними не боялся, так как часть уже позади, а я только боялся приехать с разукрашенной физиономией, что было бы не совсем красиво предстать перед своими родственниками.

Выпив водки, я лег на свое верхнее место и смотрел в окно, где не было ничего видно из-за темноты. Через некоторое время у меня пришла идея, что почему я еду в гражданской одежде, а не по форме, которой у меня нет, а у Шмарова, который воровал бушлаты, все было укомплектовано.

Разбудив Шмарова, я сказал ему снимать военную форму. Форма у него была одной из самых красивых среди всех. Он мне сразу сказал, как он поедет голым. Я ему отдал свои джинсы с рубашкой и надел его форму. Форма была красивой, но мне она была узковата, и я решил ее обменять с кем-нибудь на другую. Одного дембеля мне пришлось уговаривать долго, и он ни в какую не соглашался, хоть и форму я ему давал красивее и лучше. Тогда мне на него пришлось поднять голос и пригрозить. У некоторых дембелей были в роте свои косяки, кто воровал бушлаты, кто тырил еду в тумбочках, кто резал простынь на подшиву и т. д. Этот дембель был одним из тех, к которому не было никакого уважения, поэтому я на него наехал с угрозами. Ему ничего не осталось, как со мной поменяться, только он срезал свои шевроны, которые мне были не нужны. Форма ему подошла хорошо, и он остался доволен таким хорошим обменом. Мне по размеру его форма была тоже самый раз, пускай она была и хуже.

На одной из остановок сошли трое спецназовцев, и у меня моральный груз спал, так как я был спокоен, что у меня не украдут мои берцы с бушлатом. Следующий день мы ехали уже все спокойно, и знали, что ни с кем не подеремся, выпивая и радуясь своему дембелю. Еда подходила к концу, а Шмаров нам постоянно доставал водку.

Вечером, когда я спал, то услышал сильный грохот. Пьяный сержант Сергей Кузнецов, забравшись на третий ярус, где лежат матрас с подушкой и одеялом, лег там спать. Многих нас по билетам разбросали по вагонам, а ехать хотелось всем вместе, и поэтому кто-то даже спал на третьей полке. Сергей с этой третьей полки умудрился упасть. Мы все перепугались за него, так как внизу после падения он лежал без сознания. Через несколько секунд он очухался и запел пьяным воем песню про дембелей. Он нас хорошо повеселил, и весь сон у нас сразу пропал. Сергею повезло, что он каким-то чудом себя не переломал, так как он упал на матрац, который упал чуть раньше.

Мы опять начали веселиться. К последней ночи я начал прозревать, что завтра утром приеду в Москву без денег и без еды, и что я буду делать. Ехать я решил сначала в город Владимир к тете с дядькой. Дома меня еще никто не ждал, так как по графику я должен был вернуться через две недели, и я решил, что в ужасном моральном состоянии ехать домой не стоило и немного надо было акклиматизироваться. Я еще не был готов к встрече с родителями и друзьями и хотел побыть в более спокойной атмосфере.

В поезде в ночь я позвал к себе Шмарова и напряг его, чтобы он нашел две пачки сигарет и десять рублей денег. Я считал, что это будет его наказанием — ночью побираться в поезде. Я обещал старшине его как-то наказать, и снятой формы было недостаточно. А потом, он мог быть больше доволен гражданской одеждой, которую я ему отдал. Пускай она была не новой, но в его регионе она ему точно пригодилась. Для большего страха я ему пригрозил, что если он мне утром не принесет денег с сигаретами, то я его сапоги выкину в окно, и, приехав в Москву, он дальше будет добираться до Марий Эл босиком, а в Москве на 23 ноября была ужасно холодная погода, под двадцать градусов. Конечно, он этого наказания заслуживал, чтобы выкинуть у него сапоги, и он был сильно испуган моими словами, но я прекрасно понимал, что я этого сделать не смогу даже за месть своих ребят. Я не палач и никогда им не был, не имея никакого на это права, проучив его только морально в последнюю ночь.

Утром он мне только дал чуть больше половины пачки сигарет, и я раздал ребятам. Денег он мне не принес, но принес открытую практически целую бутылку водки. Когда мы выпили утром по одной, то это был какой-то вкус ацетона, и мы ее не стали допивать, чтобы не отравиться. Сапоги у Шмарова остались на ногах, но ребята порывались это сделать, когда я им рассказал о своей идее. Ни у кого к Шмарову не было жалости, но я за него в конечном итоге вступился, и это было бы жестоко идти по морозу босиком.