Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Вообще я не понимал многих солдат, которые курили травку, варили какую-то кашу из травы. Трава росла в Дагестане во многих местах, и у солдат был всегда соблазн ее покурить. Также росла дурман-трава, когда после пятнадцати съеденных семечек улетала голова у солдат. Я не понимал солдат, которые это употребляли. Получать галлюцинации в части я не понимал смысла. Зачем жрать семечки, если результат будет однозначным и видимых примеров было много — кто стрелял в карауле, кто себя неадекватно вел, и всех потом наказывали по полной. Хорошо, что травка, которая росла была беспонтовая, как выражались мои сослуживцы. Я один раз попробовал в части вечером за компанию и не получил никакого ощущения. Видно, и правда от нее было толку мало, но воняла она как настоящая, и запах можно было учуять за тридцать метров. Хоть я и не курильщик этой гадости, но учуять запах наркоты всегда мог и отличить от простых сигарет.

Служба у меня продолжалась, невзирая на то, что я был без должности, и меня всегда ставили старшим на разные наряды. В наряде по столовой я, например, первый раз после гражданки попробовал пельмени. Там я ел постоянно жареную картошку. Где-то я даже завидовал повару-хлеборезу, который ел только гражданскую пищу, но служить в столовой с начальницей женщиной — врагу не пожелаешь.

Женщина горластая, килограммов на сто — сто двадцать. Если она видела какое-нибудь воровство в столовой, то избивала солдат. Когда она приходила в столовую, то весь наряд шуршал, а я трясся от страха, чтобы не побила за что-нибудь. Удары у нее были похлеще мужика. Мне, на мое счастье, от нее не досталось ни разу. Но была она и приколисткой. Все хватались за животы, когда она что-нибудь шутила. Тема была у нее одна- про добавление брома в чай, чтобы у нас, у военнослужащих, не стоял, так как понятно, что с женщинами у нас в части была проблема.

Будучи не на должности командира отделения, у меня был один большой плюс перед другими сержантами с должностями. Им каждый вечер надо было писать конспекты по занятиям, которые должны были проходить на следующий день. Многие сержанты не писали сами и заставляли молодых писать, но, бывало, на разводе проверяющий докопается до разного почерка. Как правило, один солдат не мог писать постоянно конспекты, так как каждый мог попасть в какой-нибудь наряд, и в тетради у сержанта был всегда разный почерк, за что приходилось получать взыскания.

В марте я получил свою первую зарплату. За службу больше года мне не перепало ни копейки. Мы только расписывались, а деньги уходили на нужды роты. Купят по зубной щетке с пастой, и вся зарплата. Меня устраивала эта политика, когда я был молодым. Нет денег, нет проблем, а так отобрали бы старослужащие по-любому. С двадцатью рублями своей зарплаты я расправился очень быстро. Я их отдал старослужащему старшему сержанту Филинкову за сделанные фотографии с моей физиономией. У всех, конечно, старослужащие деньги забрали, оставив всем по три рубля. Когда у старослужащих проявилась жадность, то они вспомнили про меня, но я этого и ожидал, и сделал все грамотно, отдав долг за фотографии.

С этой зарплатой, которая была первой за четырнадцать месяцев, начались все беды. Старослужащие начали всех солдат напрягать на деньги, обозначая заданную сумму и заданный срок. Когда деньги не находили, то начиналось ночное избиение. Меня, конечно, не трогали, считая своим сержантским составом, и я был нейтральным в этих разборках. Старослужащие почувствовали вкус денег и вспомнили о своем дембеле.

Наш командир роты был каким-то незаметным. Он сильно не напрягал по наведению порядка и разных других уставных дисциплин. Но пронесся слух, что наш командир роты пьет водку с нашими сержантами. Да и я заметил частое нетрезвое состояние сержантов, что раньше не замечалось. Пьяные сержанты для молодых солдат — это ад и бессонные ночи. Я просыпался от бунта сержантов, но я был неприкасаем и лежа смотрел, как били солдат. Получал я только за какие-либо залеты, которых было очень мало, но или мог нарваться еще на руку сержанта Лапы.

Я видел, что у командира роты старослужащие сержанты были чуть ли не братья. Как-то сержант Фикса на эмоциях при мне своим сержантам прокричал, что как командир роты достал его. Найдите денег, и давайте выпьем. На ответ, что денег нет, командир роты напрягал сержантов трясти молодых, занимаясь дедовщиной.

Будучи дежурным по роте в один из своих нарядов, который был самым плохим в моей службе, поступил приказ командования части. В связи с накаленной обстановкой в республике Дагестан всем ротам, а то есть дежурным по роте со своими дневальными, вскрыть цинки с патронами и вооружить магазины. Я, открыв КХО (комнату для хранения оружия), со своим нарядом начал вскрывать цинки и запихивать патроны в магазины. Старший сержант Фикса постоянно заходил в КХО, якобы помогать в нелегком труде. По уставу я его не должен был пускать в КХО, но понятно, что об уставе речи никакой не могло быть. Если бы я его не пустил, то слег бы опять, наверное, в санчасть, да и командир роты все видел, что Фикса молодец, проявляет инициативу и помогает, в отличие от других сержантов, которым делать как будто больше нечего, как мне помогать.