Николя Матье - И дети их после них

Страсти там умерялись кондиционерами. Бипперы и телефоны держали участников игры на дистанции, охлаждая взаимные связи. Единомыслие, общность интересов, существовавшие не одно столетие, превращались в ничто в этом гигантском котле конкурентных сил. Повсюду на смену прежнему совместному вкалыванию пришли новые мелкие работенки, невыгодные, плохо оплачиваемые халтуры – сплошные поклоны и приседания. Производство никого больше не интересует. Теперь все разговоры – о межличностных отношениях, о качестве обслуживания, о стратегии коммуникации, об удовлетворении запросов клиента. Все измельчало, стало разрозненным, мутным, ублюдочным. Патрик ничего не понимал в этом мире без друзей, в этом новом порядке, распространявшемся с поступков на слова, с тел на души. От вас ждали теперь не только точного исполнения обязанностей, рабочей силы, выражавшейся в денежном эквиваленте. Нет, теперь надо было и самому верить во все это, соответствовать этому духу, употреблять разные штампованные словечки, спускаемые сверху, вращающиеся вхолостую, но обладающие при этом поразительным свойством делать любое сопротивление незаконным, а ваши интересы – не подлежащими защите. И еще – носить каскетку.

В этом новом мире работяги не ставились больше ни во что. Их трудовые подвиги вышли из моды. Над их горластыми профсоюзами, всегда готовыми пойти на сделку, смеялись в открытую. Всякий раз, когда какой-нибудь бедняга начинал требовать для себя жизни получше, чем то бедственное положение, в котором он находился, ему на пальцах объясняли, насколько это его желание лишено здравого смысла. Чего доброго, своим желанием жрать и отдыхать, как это делают другие, он еще затормозит мировой прогресс. Правда, его эгоизм вполне понятен. Он ведь попросту не в курсе мирового расклада. Вот повысят ему заработную плату, а его работа перекочует куда-нибудь в окрестности Бухареста. А на его место явятся трудолюбивые патриотичные китайцы. Ему следует учитывать эти новые обстоятельства, которые с такой готовностью объясняли ему симпатичные, хорошо упакованные педагоги.

Теперь, в середине июля, менеджер по качеству вряд ли мог нагрянуть, так что Патрик работал с непокрытой головой. Как он и думал, на обработку больницы ушло целое утро. Он продолжил работать и в обед, потому что к ужину к нему должен был прийти Антони, а значит, надо было вернуться домой пораньше. В начале четвертого он даже позволил себе несколько раз «пикнуть», не загрузив в автомат новый товар. Конечно, это большое искушение – только делать вид, что пашешь, а на самом деле просто отмечаться. Он работал быстро, точно, производя перед каждым автоматом одни и те же манипуляции, время от времени выпивая баночку бесплатной кока-колы. С тех пор, как он завязал с выпивкой, это стало его слабостью. Таким образом он засасывал по два литра в день, что вызывало вздутие живота и жуткую отрыжку. В пустом больничном коридоре эти явления приобретали чуть ли не пиротехнические размеры. А лучше всего, когда это происходило на перекрестке, когда он дожидался зеленого сигнала светофора. Люди оборачивались на него с изумленными лицами, а Патрик, сидя за рулем дистрикановского автомобиля, отдавал им по-военному честь. А что, очень даже неплохо для имиджа предприятия.

Антони, пунктуальный, как всегда, явился к отцу в семь вечера. Они поцеловались прямо на пороге. С тех пор, как им приходилось общаться без материнского надзора, они не слишком-то знали, как вести себя друг с другом. Глухая вражда, заменявшая им когда-то родственные чувства, исчезла без следа. Вместо этого между ними образовалось нечто вроде стеснительной привязанности. А главное, они избегали опасных тем.

– Ну как?

– Нормально.

– Что, вот это – нормально?

Нахмурившись, отец ткнул пальцем в отметины на лице сына. Губа у того была рассечена, под глазом – фонарь.

– Ничего особенного.

– Ты подрался?

– Нет.

– Покажи-ка.

Антони увернулся, прежде чем отец до него дотронулся. Инстинктивно. Тот опустил руку. Настаивать не было смысла.

– Ладно.

Антони прошел в маленькую гостиную, выходившую окнами на автостоянку, и сел. Он специально припарковал там велосипед. Пусть будет на виду. Отец на кухне занимался стряпней. Антони узнал запах томатного соуса, потом на сковородке заворчало мясо.

– Ты что делаешь?

– Спагетти болоньезе.

– Круто.

Отец улыбнулся. Спагетти – это удобно, когда Антони приходил к нему, он ничего другого и не готовил. Полукилограммовую пачку сынишка уминал за милую душу. А он гордился его аппетитом, гордился тем, каким стал его парень. В детстве Антони всегда был маленьким, ниже среднего роста, это и по его медицинской карте видно, да еще этот больной глаз, плюс привычка держаться за материнскую юбку. Патрик был рад, что со всем этим теперь покончено. Не все со временем становится хуже. Он убавил огонь под сковородкой, добавил к мясу лук и чеснок, потом все обжарил, помешивая деревянной лопаткой. И все-таки на душе у него было неспокойно. Антони схлопотал от кого-то, и ему хотелось понять, в чем дело. Узнать имена, что ли. Из гостиной раздались официальные голоса. Телик. Итоговый репортаж с «Тур де Франс».