Паскаль Роз - Охотник Зеро

До этого я прочитала уже немало книг о войне на Тихом океане. И не для того, чтобы расширить свой кругозор или узнать, что делал мой отец там-то и тогда-то в последние дни своей жизни. Я просто читала и перечитывала страницы, которые завораживали меня названиями чужих островов и городов, военными и морскими терминами, цифрами, картами, фотографиями. Но новая книжка оказалась другого рода: написанная от первого лица молодым человеком, всего восемнадцати лет от роду; я жадно поглощала ее, ну, как сказать, я вгрызалась в нее, ну, как объяснить, она была не перед глазами у меня, она была во мне, мне не нужно было открывать ее, чтобы узнать ее содержание, хотя я охотно делала это каждый день. Она вобрала в себя всё, чему я научилась, о чем размышляла и мечтала. Мы стали ближе друг другу, чем самые родные существа. Мы стали одним целым. И память о моем отце улетела. Просто не верится, насколько быстро я позабыла об этом человеке, историю гибели которого я поклялась себе восстановить, правда, скорее, по наущению Натали. Я позабыла все, что обещала ему сделать, когда стану взрослой: получить справку о его службе в американской армии, отправиться в Нью-Йорк, пройтись по следам его короткой жизни. Я пала жертвой проклятой книжки-дневника. С тех пор каждый раз, когда у меня появлялся гул в ушах, в моем воображении неизбежно возрождался истребитель «Мицубиси Зеро», за штурвалом которого сидел Цурукава Оши, охотник Зеро.

Иногда мне кажется, что бабуле тоже прекрасно знаком этот фантом. Кто знает, вполне возможно, он и ее преследует. Может, именно из-за того, что ей пришлось отбивать его атаки, отбиваться руками и ногами от налетающего наваждения, она перечеркнула память о моем отце, выбросила из головы опасные воспоминания, которые могли вызвать тень охотника. Может, она хотела защитить меня, помочь мне, а я ничего не понимала, неразумное дитя. Может, охотник кружил и над мамочкой, может, поэтому она беспрестанно звала моего отца, умоляла прийти ей на помощь, вызволить ее из вибрирующих лап охотника. Может, он влетал на бреющем полете в жизнь всех семей, в которых погиб солдат или моряк на той страшной войне, таранил их своим невинным юношеством, доводил их до помешательства, пока не вымаливал прощения у матери или детей погибшего ратника и не освобождал себя от их вечного проклятия. Но как теперь это узнаешь, когда бабушка уже в могиле, а мама теряет последние капли рассудка? Откуда мне знать, если они ничего об этом не рассказывали?

Смерть невозможно описать. Но подготовку к своей гибели Цурукава Оши стенографирует как образцовый ученик. День за днем, очень по-детски он скрупулезно записывает, как его экипаж и другие летчики-курсанты на протяжении четырех месяцев готовятся исполнить свой последний долг перед Родиной. Все они — студенты престижнейших императорских вузов. Четыре месяца на обучение, как умереть, вместо того, чтобы стать географом, физиком или философом. Учеба с полной отдачей сил и острым ощущением трагизма предстоящего последнего экзамена. Затем он фиксирует дату вылета своих товарищей, которые отправляются в свой первый и последний воздушный бой, отлично понимая, что никогда не вернутся с задания. Слова в дневнике чередуются с карандашными набросками, которые не менее ярко передают его душевные переживания: он с нетерпением и тревогой ожидает, когда пробьет его часть положить свою жизнь на алтарь Отчизны. Он снова и снова набрасывает сценарий предстоящего жертвоприношения. Что может он подарить своему обожаемому императору? Только свою жизнь. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы этот скромный подарок был испорчен. Стратегия смертного боя обусловлена погодой. Если будет пасмурный день, истребитель будет атаковать сверху, в пике. Он зависнет над вражеской эскадрой на высоте пяти тысяч метров и оттуда коршуном обрушится на свою жертву, лучше всего целиться в трубу корабля, отличная мишень. Если будет стоять ясная погода, он полетит на низкой высоте, прижимаясь к волнам, чтобы уйти от радаров противника, и в решающую минуту поднимет нос истребителя, чтобы протаранить корабль сбоку. Главное — не закрывать глаза до последней секунды, до самого столкновения, до самого взрыва. Слишком много самолетов было принесено в напрасную жертву, потому что пилоты, испуганные грохотом пушек, защищающих корабль, и головокружительным приближением к цели, которая невероятно быстро увеличивалась в размерах, невольно зажмуривались перед неизбежным столкновением, теряли управление, уклоняясь от заданной траектории на каких-то несколько метров, и погибали в холодных водах Тихого океана, погибали напрасно, бездарно, без пользы императору и отечеству. О смерти, о родительской боли он не пишет ни слова, не рисует в воображении свой смертный подвиг. Когда истребитель опускает нос и падает вниз, камикадзе коротко сообщает по радио: «Я пикирую». И через пару мгновений контакт потерян. Камикадзе потерян. Навсегда. Он погибнет в любом случае, даже если не попадет в цель или не угодит под огонь американских орудий. В баке топлива хватает только на то, чтобы долететь до цели, обратной дороги нет.