Сергей Магомет - Пора услад

Еще секунда — и я совсем потерял бы ее из виду, но, осознавая, что она значит для меня, я восторженно и со всей решительностью, уже не думая о восхождении, бросился вслед, плавно скользнув поверх пышной растительности, и, раскинув руки, плюхнулся в прозрачную воду, легкую, словно воздух.

Я сразу нащупал ногами твердое, ровное дно — глубина была небольшая, чуть выше пояса — и, не мешкая, поплыл по течению вниз, не только гребя руками, но и помогая движению энергичными толчками ног. Я уже не терял ее из виду, расстояние между нами быстро сокращалось, и скоро мы уже плыли вместе.

Нас сносило все ниже, река становилась все глубже и шире, течение замедлялось, пока и вовсе не перестало ощущаться. Вода опалово потемнела, настоенная в торфяниках. Снова лес подступил к берегам, и ленивые купы деревьев склонились над нами, словно опахала. Природа вокруг была так тиха, чиста и нетронута, что, казалось, вот мы — я и плывущая со мной — выйдем на берег и будем первыми людьми на Земле, созданной для нас, и познаем и эти прекрасные места, и друг друга — словом, заживем, неразлучно соединенные в основание родов человеческих.

Покинув открытый речной простор, мы углубились в полузатопленный сосновый борок и то ли плыли, то брели по грудь в воде, как-то незаметно, подталкиваемые окружающим нас дневным сумраком, теснее подвигались друг к другу. Водяная масса приятно овевала тело волнообразным чередованием прохладных и теплых слоев. Дно пружинило, словно эластичная сеть, густым переплетением корней.

Двигаясь плечом к плечу и притираясь друг к другу то локтем, то бедром, не нужно было ничего говорить или объяснять. С каждым прикосновением все полнее становилось взаимопонимание, но его пронзительная невысказанность заставляла замирать от смущения, накатывающего, как озноб или удушье, но это было очень хорошо.

Я почувствовал, что руки и ноги, словно от великой усталости, отказываются меня слушаться, и хотел дернуться, чтобы еще раз взглянуть на мою спутницу, но она бесшумно скользнула мне за спину и, пропустив свои руки мне под мышки, легко притянула к себе на грудь, как ребенка, и повлекла на себе дальше.

Послушно вытянувшись, я только смотрел перед собой в воду, где, словно за мерцающим стеклом, ее левая ладонь чудесной морской звездой опустилась и прикрыла мне живот, а пальцы правой руки, опустившейся ниже, нащупали и обвили меня, осторожно, плотно сжимая, выводя из-под кожи всю сокровенную плоть, и наши кровеносные сосуды как будто впились друг в друга, слившись в общем пульсе, а подушечки ее пальцев сначала сдвинулись в щепоть, потом, заиграв, разбежались, словно по телу свирели, — только вместо трепетной нотной вязи из-под ее чутких пальцев вдруг вырвалась и хлестко развернусь нитка жидкого жемчуга, и перламутровые горошины потянулись за нами длинной чередой, пропадая в матово-медовой толще воды.

Сноп разноцветных искр полился сверху сквозь сито сосновых игл, затопил глаза и сонным снадобьем заструился в голову. Перевалившись на живот, я судорожно потянулся руками и ногами и слепо уткнулся в пологий берег, подставленный мне наподобие массивного парома; и я выполз из воды, как человекоподобное пресмыкающееся, и, облегченно выдохнув, обнял землю, раскинувшуюся подо мной в блаженном затишье.

На неопределенное время я перестал что-либо ощущать — просто висел в молочном тумане или сам был частью этого тумана.

Потом запах земли и травы вошел в ноздри, и, стоя на коленях, я пошарил руками около себя и поднял к глазам овальную медную табличку, начищенную докрасна и похожую на рыбку, на которой было затейливо, с большой любовью выгравировано женское имя.

Тогда я поднялся на ноги и с табличкой в руках пошел вдоль лесной просеки и на ходу то так, то эдак вертел, рассматривал приятную медную вещицу, многократно прочитывал имя, отчего буквы как бы пересоставлялись и, приобретая какой-то таинственный смысл, преобразовались не то в слоги заклинания, не то в абстрактные геометрические символы.

Во избежание порчи я вытащил белый носовой платок и принялся заботливо укутывать в него табличку. Обертываемая слой за слоем, она прощупывалась под полотном все слабее, и, обеспокоенный, я так же слой за слоем поспешил развернуть платок, однако теперь и вовсе ничего не мог прощупать под его складками, и в конце концов обнаружил, что табличка бесследно ускользнула, словно в результате какого-то мошеннического фокуса.

Остановившись, я с досадой встряхнул платок, сунул обратно в карман и огляделся по сторонам. За суетой я и не заметил, что вышел из леса, который остался далеко позади и на отдалении напоминал гигантского чешуйчатого ящера с травянисто-болотистым брюхом и светло-пепельным хребтом, распластавшегося в полгоризонта, охвативши кривыми лапами холмы.