Аманда Ходжкинсон - Место встреч и расставаний [сборник litres]

Я снова посмотрела на груду писем, а потом засунула письмо от «STFU» в мусорную корзину. Вынула книгу учета и начала вносить туда оплачиваемые счета, затем выписала чеки. Я не подписывала их. Я приносила каждый чек Тагу, который, казалось, был благодарен за возможность поставить подобие росчерка в строку для подписи. В «Плантерз Бэнк» в Индианоле, который работал с Клэйборнами с самого своего открытия в 1920 году, его подпись принимали.

На столе передо мной возникла дымящаяся кружка кофе. Я подняла глаза, с удивлением увидев Уилла. Он был одет в клетчатую хлопчатобумажную рубашку и комбинезон, и если бы я не видела его глаза, то подумала бы, что это старый Уилл – Уилл с беспечным смехом и большими мечтами. Тот Уилл, в которого я влюбилась, когда мне было шесть лет, и которого я никогда не переставала любить.

– Доброе утро, – сказала я, отложив ручку и подняв кружку. – Спасибо.

В ответ он коротко кивнул.

– Люсиль сказала мне, что я найду тебя здесь и что ты хочешь кофе. Я подумал, что она шутит. Ты ведь всегда была из тех, кто не встает с постели до обеда.

Он сделал глоток из своей кружки.

– Есть дела. Да и Джон-Джон скоро проснется, сосредоточиться будет гораздо сложнее.

Я указала на книгу учета и деньги, лежащие передо мной.

При взгляде на бумаги на столе его челюсть напряглась.

– Значит, папа…

Его голос стих, оставляя лишь шлейф растерянности и замешательства.

– Таг все еще здесь, Уилл. Твой отец, которого ты знал, все еще внутри того человека, которого ты видишь. Просто ему сложнее общаться и передвигаться. Но он до сих пор как может подписывать свои чеки, и я всегда хожу к нему, если у меня есть вопросы. Обычно я могу разобрать, что он говорит.

Он уставился в свою кружку, словно мог найти там ответы.

– Бедная мама. Она всю жизнь любила его. А теперь она похожа на призрак. Не мертвая, но и не живая.

Я промолчала, не желая проявлять неуважения своим согласием. Или своими словами о том, что за последние три года я узнала: некоторые люди ломаются на ветру, а другие учатся двигаться против ветра.

Он посмотрел на мои ладони, и я сжала их, словно могла спрятать то, что он уже увидел. Тихим голосом он спросил:

– Почему ты не ушла домой, Джинни?

Я поднялась, словно бы подчеркивая свои слова, словно убеждая его, что я искренна.

– Потому что мой дом теперь здесь.

Мы долго смотрели друг на друга через стол его отца, прислушиваясь к звону сковородок на кухне, где Люсиль готовила завтрак. Этот звук стал означать для меня дом, как и крики мулов, и весеннее пение семейства древесниц, живущих на магнолии за моим окном. И милые звуки голоса моего сына, когда он притворялся, что читает одну из детских книжек своего отца и дяди, что до сих пор лежали на книжных полках в их детских спальнях, в которых жили теперь я и Джон-Джон.

Живя на Дубовой аллее с родителями и братом, я никогда не слышала о таком. Я была ограждена от всего остального мира. И от человека, в которого я могла превратиться и о существовании которого я раньше и не подозревала.

– Пока что, – произнес он, словно хлопнул дверью. Он отошел от меня в сторону окна, за которым медленно светлело небо. – Я иду сегодня с Амосом на ферму – войти в курс дела и разобраться, когда начинать жатву, – похоже, поля уже почти готовы. Ты можешь всем этим больше не заниматься. И больше никаких немецких работников, Джинни. Я этого не потерплю.

Я не была готова к подобному всплеску злости, к тому, как легко он уволил меня.

– Так ты избавишь себя от поиска работников на жатву. Очень многие арендаторы уехали на север на заводы работать на нужды фронта, и они не возвращаются. А те, кто остался, просят больше, чем мы можем заплатить. Мой собственный отец платит в два раза больше, чем мы можем себе позволить. Если не использовать немцев, то урожай сгниет на полях. Просто поинтересуйся у своего папы. Между прочим, это была его идея, и мне понадобилась всего пара минут, чтобы понять, что он прав.

Его чужие глаза вспыхнули в свете из окна.

– Немецкая пуля убила моего брата. Или все тут уже забыли об этом?

Я отвернулась, не в силах встретиться с ним взглядом.

– По всей стране теперь много пустых мест за столами. Вряд ли мы когда-нибудь такое сможем забыть, да и не должны мы забывать. Но и изменить этого мы тоже не можем. Тяжело двигаться вперед, когда ты постоянно оборачиваешься назад.

Я подумала о его матери, о ее пустых глазах, и внезапно силы покинули меня. Я села и облокотилась на спинку стула.