Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Подобно центрам городов, построенных на вершине горы, сиенский углубляется внутрь земных слоев, позволяя пережить почти буквальное погружение в остановленное время, нагромождавшее эффектные и разветвленные декорации: чем ниже внедряешься в коридоры средневековых построек, тем меньше они обработаны и обжиты, освещены и оштукатурены, тем примитивнее фрески и темнее углы.

Редко где метафоры машины времени, разветвленной грибницы и среза культурных слоев оказываются столь буквально поданными, такими зримыми и осязаемыми.

Лабиринт Санта-Мария-делла-Скала и в синхронии, и в диахронии связан с Дуомо (видимо, третий этаж нынешнего музейного комплекса – часть подземных помещений собора Вознесения Девы Марии, так как они отделаны тем же самым полосатым узором с чередованием черного и белого мрамора) – постоянными ответвлениями, тупиками и лазами, поверх которых наброшены деревянные мостки.

Сиенский холм нашпигован ходами, образующими нечто вроде недостроенного и заброшенного метро, на каждом из уровней упирающегося в границу склона. И тогда, в конце очередного тоннеля, возникают огромные ворота, забитые досками, из-за которых сочится голодный солнечный свет… Метрополитен имени Доменико ди Бартоло

Помещений в Санта-Мария-делла-Скала – море, большая часть их не используется, удваивая сквозняки.

В каких-то пространствах идут фотографические, реставрационные или мемориальные выставки, или экспозиции Детского музея, тут же, в соседнем закутке, встречаются часовни с черепами и мощами, кое-где мелькают обрывочные росписи, скважины и колодцы, промельк набора классицистической скульптуры (в основном ангелы с крыльями, надгробья и поясные портреты), а в самом низу (значит, уже на минус-четвертом этаже, который здесь обозначен как первый) внезапно начинается Сиенский археологический музей.

Рядом с входом в очередные пещеры с расставленными по залам застекленными витринами стоит огромная барочная повозка с не менее барочным прицепом. Недалеко от него я видел стайку японских девушек, углублявшихся в очередное ответвление с тревожными фонариками. Особо усердные, они, вероятно, хотели дойти до самого центра земли, ну или обойти все возможные экспозиции, из-за чего сгинули за каким-то очередным поворотом, дышащим особенно терпкой и сырой прохладой. Сырой землей. Более их в Сиене не видели.

Самое интересное в Санта-Мария-делла-Скала, впрочем, находится на уровне площади, то есть на четвертом этаже, если по-сиенски, и на первом, если по-нормальному. То, что выше плинтуса и брусчатки и подсвечено естественным освещением…

Этот этаж самый разнообразный, в каждом его отсеке – собственный маленький, но самодостаточный арт-микроклимат. Где-то мелькают остатки романских фресок, где-то ренессансных, но особенно приятен огромный (приемный) зал паломников и пилигримов, расписанный большими, многофигурными картинами (каждую, как у Карпаччо, можно рассматривать часами) Доменико ди Бартоло из жизни больничного приюта.

Еще раз: это не религиозные чудеса, это даже не исторические события, но бытовые, почти жанровые сцены «глаза в глаза». По-флорентийски яркие и разноцветные, как витраж или калейдоскоп, щедро раскидывающие детали по сторонам (отклонение от канона как раз и начинается с параллельных историй и многочисленных статистов, образующих дополнительные сюжеты).

Стиль Доменико ди Бартоло, на работы которого можно наткнуться и в городской пинакотеке, говорит не столько о накате флорентийского влияния, сколько об ослаблении и даже медленном угасании местной силы.

Like a Virgin

Доменико ди Бартоло – из тех «художников-рассказчиков», к которым Борис Виппер причисляет сына и отца Липпи, Беноццо Гоццоли, Гирландайо. Все они сочно, ярко и многоцветно (вообще-то Виппер поругивает их за избыточную декоративность и отсутствующую глубину) внутри одной фрески набрасывают множество параллельных историй. Не столько сукцессивных, как это было в Средневековье, где на одной доске могут быть показаны сразу несколько последовательных эпизодов, сколько суггестивных – будто бы независимых друг от друга. Такое есть у позднего Боттичелли; именно у него особенно заметны центростремительные силы композиции. Фигуры подчас напоминают паруса, надутые ветром, или пузыри земли, налитые тугой витальностью.

Для меня главное удовольствие от живописи Ренессанса проявляется не в хрестоматийных трендах (двусмысленные улыбки Леонардо, безмятежная гармония Рафаэля, титаническая монументальность Микеланджело), стремящихся в центр картин или фресок, но в медленных и ползучих изменениях по краям.