Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Но это случится еще через пару дней, а нынешняя толпа, желающая поскорее пробраться на крышу, на красоты не смотрит: очередь имеет самодостаточное бытие и замкнута на саму себя. Промежутки для нас, конечно, важнее всего, но вряд ли они желанны. Дайте мне, пожалуйста, таблетку от торопливости, да побыстрей: житейское развлечение и подобие движухи отвлекают от важного зала под потолком, где хранится одна из главных сиенских святынь – «Маэста» Дуччо ди Буонинсеньи.

Однако помимо нее, многократно и в разных вариациях повторенной в других местах, здесь еще и работы Симоне Мартини, братьев Лоренцетти и масса других сиенских полиптихов. Чтобы посмотреть на них «хоть одним глазком», я отпросился из очереди, так что визит вышел торопливым и прикидочным. Входная группа Палаццо Публико

В главное здание на главной площади все 73идут, в основном, чтобы попасть на башню (550 ступенек за 9 евро), а мне был интересен Городской музей – бывшие официальные пространства «ратуши», все эти приемные залы и кулуары, расписанные лучшими художниками города. Ну то есть название «Городской музей» вводит в заблуждение: ожидаешь чего-то вроде краеведческих коллекций в стеклянных витринах да макеты сооружений, а попадаешь в чреду огромных гулких залов, окруженных сводчатыми капеллами. Они мерцают золотыми узорами, что-то среднее между палатами московского Кремля и венецианским Дворцом дожей, только по-сиенски кривоватенькое, несуразное, несоразмерное и асимметричное.

Чуть позже я увижу структурно схожие замки, напоминающие чрева допотопных чудовищ, в Ферраре и в Мантуе, там они связаны с правящими династиями и являются родовыми гнездами (в них и правда есть что-то от гнезд великанских, хищных птеродактилей и птерохореев), а сиенское Палаццо Публико создано 74для самого что ни на есть народа и к народу своей вибрирующей прохладой распахнуто. Главное – найти во внутреннем дворике, клаустрофобически тесном и бестолковом, правильный вход.

Мудрость стен

В «Махабхарате», еще школьником по приколу купленной в магазине «Военная книга», встретилось словосочетание «мудрость стен», идеально подходящее к странностям штукатурки и кладки, встретившихся на моем пути, – со всеми этими застывшими разводами, дающими носатые тени, с асимметрией многовековых перестроек, слияний и поглощений, с поэтичнейшими складками лиц Беккета или Одена, их величавой одутловатостью, кривизной, возведенной в принцип, выступами и проходными каморками, способными рассказать ворох историй в духе «Декамерона».

Стоя на площади-ракушке, глазеешь под «родченковским углом» резко вверх на последние этажи и пику Торре дель Манджа, поскольку не знаешь, за что хвататься зрачком – все захватывает и цепляет: кладка состоит из будто бы индивидуальных пор, каждое окно имеет претензию на неповторимость. Вблизи это все множит подробности хлебной корки, увиденной, что ли, под лупой…

…Блок в «Молниях искусства» сравнивал Палаццо Публико с флорентийским – и для меня это важно: раз уж в этой поездке Флоренция остается непосещенной, я постоянно ощущаю рядом ее фантомное присутствие, незримое, но весьма ощутимое (как солнечный свет или радиоактивное излучение), ее негативное мерцание.

В нынешнем путешествии (так задумано) Флоренция исполняет роль Черной дыры – с одной стороны, мощного поглотителя материи, с другой – параноидального спарринг-партнера, которого не видят другие и который все время дышит в затылок.

На зависть флорентийским гибеллинам вознесли сиенцы свой «общественный дворец», не меньший, чем флорентийский Palazzo Vecchio, и очень похожий на него. Только на площади стоит не Marzocco 75c лилией, а голодная волчица с торчащими ребрами, к которым присосались маленькие близнецы…

Прерывая блоковское описание, скажу, что римская волчица встречается в Сиене чуть ли не на каждом шагу, демонстративно забрасывая удочки влиятельности, мимо флорентийского вливания, сразу же в Рим.

Иной раз ощущение это, похожее то ли на déjà vu, то ли на галлюциногенные бегунчики 76(ощутимый след одного города внутри другого как отклик на влияние третьего), застает врасплох, заставляя остановиться.

Иду по улице, и какой бы архитектурно активной она ни была, инерция восприятия все равно нарастает, сбиваясь на зрительное перечисление и отстраняя от реальности. Но увидев волчицу, останавливаюсь: знание истории действует намного слабее посредственных зрительных впечатлений.