Андрей Лещинский - Цветы для Любимого

В своих снах Любимый встречал кастратов. Они прислуживали у его тронов, следили за жёнами в гаремах. Они были полезны, капризны, забавны, немного противны. Каннибалов в снах не было. Любимый не знал, опасны эти люди, или нет. Он видел людей наяву во второй раз в жизни и не знал и не хотел знать об их обычаях и повадках. Человек махнул рукой, это было приглашение, и Любимый, страшась, смущаясь и желая, подошёл к костру. Там была глиняная чаша с водой. Зачерпнуть было нечем, поднять невозможно. Любимый встал на колени, приблизил лицо к воде и стал лакать, как собака. Люди у костра смеялись и бурчали что-то на непонятном языке. Он напился, стало легче. Ему протянули еду. Это был большой кусок жирного мяса на ребре. Ночь, звёзды, камни, дерево, которое Любимый только что увидел в свете костра, какие-то страшные кастраты, еда у него в руках. Ни в яви, ни в снах Любимый ничего не знал о человеческом мясе, но внутри у него было что-то, что стянуло горло спазмом и отвело руку с едой ото рта. Он понял, что готовится сделать страшное, нарушить древний запрет, что лучше умереть, чем есть. Да и чего ради есть? Ему не нужно это путешествие, ему отвратительна его цель. Лучше умереть здесь, и пусть эти мерзкие уроды им обедают. Тело испугалось, рука дёрнулась, он откусил кусок и проглотил, не разжевав.

Он жадно ел кусок за куском. Когда тошнота подступала близко, пил воду, и становилось легче. Их было шестеро за трапезой. Тот, кого они ели был толстым. Он, наверное, мало двигался. Мяса было много, оно было жирным и мягким, его на всех хватало. Они ели быстро, не разговаривая и отвлекаясь только на питьё. Наконец, Любимый наелся, отвалился на спину раздутым пузом кверху и заснул под тихое чавканье и при слабом свете умиравшей луны.

Он проснулся в страшном испуге и нежелании вспоминать вчерашнее. Полежал с закрытыми глазами. Ощутил сытость, здоровье, бодрость, открыл глаза. Он лежал на ложе из мягких листьев. Над ним был полог из живых ветвей, защищавших от лучей давно взошедшего солнца и предлагавших гроздья сочных тёмных ягод. Любимый протянул руку, поел, встал на ноги. Его вчерашних сотрапезников не было. Не было следов костра, костей, недоеденных кусков мяса. Не было того, что он страшился увидеть. Он удивился этому, походил вокруг, нашёл кусок кости, но не вчерашней, свежей, а древней, обточенной песком и ветром. Любимый не знал, была ли вчерашняя трапеза сном. Раз бесследно исчезла, значит была. Откуда же сытость? Быть может, он ночью ел ягоды? Любимый сделал ещё несколько шагов вокруг огромного ствола и увидел кусок каменной плиты, засыпанный песком. Он разгрёб песок, сам не зная зачем, и увидел вырубленное в камне слово "иди". Оно было написано по-этрусски, язык этот встречался Любимому в снах, и он умел читать. Дерево вырастило небольшую сумку, Любимый собрал в неё ягод, сколько влезло, и отправился в дорогу.

Плато скоро закончилось, и дорога понемногу пошла вниз. Растений становилось больше, появились цветы. Он ел, сколько хотел, и спал, почти как привык. Вот и конец пути. Любимый не знал того, что он пришёл в дельту давно высохшей реки, когда-то сливавшей воду из давно высохшего озера в давно высохший залив. Он шёл, стремясь к купе зелёных ярко цветущих кустарников. Подошёл к пологому берегу, спустился вниз и увидел то, чего наяву никогда не видел и никогда и нигде более увидеть не мог. Здесь было одно из разветвлений реки. Основной поток уходил влево, а неширокое, исчезавшее в песке русло, уходило назад по движению Любимого. Получился почти прямой угол возвышавшейся глины. На этом углу росли кусты, а из глины на склоне берега сочилась вода и стекала вниз в крошечное озерцо. Это был рай. В раю пели птицы, летали бабочки, цвели кусты. Это была цель, финиш, он дошёл. Любимый поднялся назад по склону и шагнул внутрь приветливо раздавшихся зарослей.

Для него было готово ложе. Ему протянули ветви с едой, на губы капала вода, он хотел спать, и ему дали сон. Он смотрел сны, пил, ел, спал, но что-то во всём этом было не так. Любимый не знал, что такое гостиница. Гостиниц не было ни в снах, ни наяву. Но этот рай и был гостиницей. Через несколько дней, проснувшись, он услышал за сплетёнными ветвями стоны и понял, что он здесь не один. Еда была вкусной, но вкусной вообще, а не сделанной специально для него. А сны были совсем никуда не годными и неприятными. Ему всё время показывали женщин.

Он сидел в мягком кресле в расшитых золотом одеждах с торчавшими из рукавов и из-под воротника кружевами. У него за спиной стоял слуга и держал поднос с конфетами и графином белого вина. Справа у мольберта стоял художник. Он был поглощён работой и не сводил глаз с женщины, лежавшей перед ним и перед Любимым на диване. Она лежала голой на животе на смятой простыне, среди драпировок, подушек и всякой прикроватной мелочи. Она опиралась на левый локоть. Она подняла голову с искусно уложенными косами и широко развела полусогнутые в коленях ноги. Она не была взрослой женщиной, она была совсем юной девушкой, её тело было сладким, мягким и розовым. Любимый сидел, смотрел, недоумевая, ибо ему было скучно, и он не знал, сколько ещё времени на разглядывание потребует сон. Вдруг он услышал свой голос: Оставьте нас. Слуга и художник тут же вышли в разные двери. Любимый встал и подошёл к дивану. Девушка повернула голову к нему, улыбнулась и сказала: Ваше величество! Любимый услышал свой ответ: Дитя моё! Девушка медленно повернулась на спину, согнула ноги в бёдрах и коленях и стала разводить их в стороны. Ни в одном сне Любимый никогда не видел того, что находится у женщин между ног. Ему никогда этого не хотелось, и он не представлял себе, с чего бы ему захотелось посмотреть туда. Теперь пришлось взглянуть. Он смотрел, потом почувствовал, что сила сна толкает его к девушке, к этому месту на её теле, которое она широко распахнула ему навстречу. Любимому стало неприятно и страшно. Он напрягся, сопротивляясь, и проснулся.