Ян Козак - Гнездо аиста

Иван молча кивнул.

— Ты пойми, дружище, ведь это только начало. А весной мы поднимемся на ступеньку выше. О нас уже писали и в «Руде право», и в братиславской «Правде». А наш областной секретарь товарищ Врабел докладывал об успехах Горовецкого района в Праге — в Центральном Комитете… — самодовольно сообщил Сойка. — Ведь это же, черт возьми, что-нибудь да значит! У нас сразу стало на четыреста шестьдесят четыре процента больше кооперативов, и крестьян объединено в них и семь раз больше, чем было летом. Говорю вам: нигде к республике дело с кооперативами не двигалось так быстро, как у нас. Мы взялись за него сразу, поднажали, и теперь у нас все позади, а многим еще только предстоит за все это браться. Как говорит товарищ секретарь, весна поможет нам окрепнуть. Теперь мы всем покажем, что значит хозяйствовать сообща, — пусть видят, как можно при нашей власти жить.

Павел незаметно вышел из дома во двор.

Смеркалось. Мороз был трескучий. Возле сарая на расчищенной от снега площадке стоял красный «Москвич», капот его был прикрыт тряпьем и одеялом. Проложенные во дворе тропки лесничиха посыпала песком и золой. У ворот проходила дорога, укатанная и наезженная санями, на которых возили бревна. Петричко заботливо посыпал ее мелкой щебенкой.

Вот и сейчас из леса выехали две телеги с дровами. В упряжках были лошади Бошняка и Резеша. От дома лесника дорога круто спускалась к деревенской площади.

— Павел!.. — Услышал он звонкий голос и оглянулся.

Между заборчиками пробиралась девушка в зимнем пальто и платке. Павел не сразу сообразил, кто это.

Он стоял, погруженный в свои мысли, и, только когда из-под светлого шерстяного платка почти рядом с ним блеснули знакомые глаза, он воскликнул:

— Илона?! Откуда ты взялась?

Он не видел ее уже несколько месяцев. После истории с Хабами она в Трнавке не показывалась. Хабы тогда целую неделю не разговаривали с Олеярами. Дошло даже до того, что Дюри во дворе — на глазах у всех — ударил Анну. И наконец, Олеяры пришли просить прощения, и Бернарда прокляла Илону. Она говорила всем, будто дочь ее от того, что творится в Трнавке, помутилась разумом. У нее, мол, нервное заболевание, и поэтому ей лучше жить в городе.

— Так ты вернулась? — испытующе посмотрев на девушку, спросил Павел.

Илона покачала головой. Глаза ее строптиво сверкнули.

— Нет. Я была у матери Пишты Гунара. Она просила меня прийти, ей нужны лекарства. Уже неделя, как слегла старушка.

Илона, зябко поеживаясь, огляделась — не идет ли кто. Она уже наткнулась на Бошняка и Тирпакову. Зузка, увидев ее, крикнула: «Что тебе здесь надо, выродок несчастный? Опять притащилась?» Илона, конечно, ее не испугалась, но приятного в этой встрече было мало. Ей не хотелось, чтобы ее видели в деревне, и потому от автобуса она шла гумнами. Даже домой не заглянула. Только с дедушкой встретилась за сараем у забора. Обняла его, поцеловала и пошла дальше.

— Ты был в лесу, Павел? Слыхал, что там случилось?

— Случилось? — удивился он. — Как будто ничего особенного…

— Мой отец, Пишта Гунар и Штенко нарочно упустили того кабана, — сказала Илона.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — уверенно сказала она, бросив на него искрящийся взгляд. — Бабушка Гунарова мне рассказала. Теперь они собрались в корчме и отмечают это.

— Так вот оно что…

Своим сообщением Илона огорошила Павла. Правда, у него и самого возникали такие подозрения. Достаточно было загонщикам нарушить порядок, и зверь мог легко, пропетляв между ними, уйти. А ведь каждый должен был получить свою долю кабаньей туши. И хотя у них дома есть нечего, они нарочно упустили этого огромного кабана.

— Чего ради ты говоришь мне об этом? — спросил он.

— Не ради вас, ради себя, — нахмурив брови и резче, чем прежде, сказала Илона. Вопрос Павла, казалось, задел ее.

Павел медленно чиркнул спичкой, которую уже давно держал в руке, закурил.

— Мне надо идти, — сказала Илона.

Она тут же завязала платок, подышала на озябшие пальцы.

— Куда идти? В Горовцы?

— К автобусу. Боюсь опоздать…

— Подожди. Я провожу тебя…

— Это чокнутую-то девчонку? — смеясь, спросила она.

Павел тоже рассмеялся.

— Ну, пошли! — сказал он, глядя ей в лицо.

Снег скрипел у них под ногами. Дорога тут уже не была расчищена.

Какой мне прок от того, что поют птицы? — подумал Гойдич. Он стоял у окна кабинета, смотрел вниз — на узкий дворик, через подворотню видел ноги прохожих. Было раннее утро, начинался теплый и пасмурный весенний день. На высокой стене, огораживавшей двор, пел скворец. В воздухе пахло ожившей землей. На деревьях распускались почки.