Ян Козак - Гнездо аиста

Да, верно, как раз здесь…

Уже смеркалось, когда Павел побежал за табаком для отца. В тот вечер Мишланка узнала, что муж ее погиб в лесу при перестрелке с гитлеровцами. И Хаба, у которого Мишлан батрачил, разорался: «Черт вас дери! Не хватало еще, чтоб вы мне в дом солдат привели!» Он весь трясся от злости и страха. Мишланка стояла во дворе, убитая горем, с погасшими глазами. А когда побрела к воротам, Павел видел — как ни старалась она держаться прямо, с каждым шагом сгибалась все ниже и ниже, пока не свалилась на улице у забора Хабы. Она лежала на сером, подтаивающем снегу; тело ее сперва судорожно подергивалось, потом расслабилось, и она закрыла глаза. Видно, тошно было ей смотреть на окружавшую ее жизнь. Так и лежала она на снегу, раскинув руки, мертвенно-бледная… Когда к ней начали сбегаться люди, выскочил Дюри, схватил ее и уволок в глубь двора.

В тот вечер мать сказала: «Маргите этого не вынести».

Тогда же он узнал от нее, что работавшая служанкой Маргита вышла замуж за батрака из соседнего имения «Варконд». Через год ее муж подрался с кем-то на ярмарке в Горовцах, и его нашли утром в лесу убитым. Осталась она одна с новорожденным сыном. Мыкалась, бедняжка, пока не вышла замуж за Мишлана. Когда Мишлан погиб, у нее уже было трое ребят… «Загубили ей жизнь», — сказала мать. Да, вот так тогда это было…

— А помните, как Хаба послал за паленкой, когда у нас провалилась крыша?! — спросил Демко. — Но эти люди…

— Получили хороший урок, — перебил его Канадец, скручивая цигарку. — Чей теперь черед?

— Теперь уже ничей, — сказал отец. — Даю руку на отсечение — теперь они образумятся. У них еще есть для этого немного времени. Шугай сейчас объявит, что заявления будем принимать до восьми вечера.

— Но эти люди, — снова заговорил Демко, — они же знали, что должны будут вступить…

— Вот и благословила нас «весна»! — крикнул кто-то из толпившихся у ворот.

Павел опустил глаза, успев заметить, что Канадец обернулся к ним, и они стали быстро расходиться.

Только Илона все еще стояла поодаль. Одна, всеми покинутая. Потом и она тоже торопливо зашагала к своему дому.

Отец что-то говорил Павлу, но он не улавливал ни слова, ни их смысла. Вдруг Павел с досадой заметил, что его всего трясет. Он торопливо закурил сигарету и, резко повернувшись, пошел прочь.

Он брел по раскисшей площади, ноги его разъезжались. Воздух пропитался запахом гниющей листвы, вызывающим у него неприятный привкус во рту. Он брел в густом тумане, а ему казалось, что он идет по открытому месту и за ним отовсюду следят тысячи глаз.

Со стороны костела послышались гулкие удары барабана. Это приближался старик Шугай.

А на самой площади вдруг мягко зарокотал мотор автомашины. Но тотчас же его рокот перекрыли хриплые звуки громкоговорителей, передававших бодрый марш. Проезжавшая агитационная машина чуть не оглушила Павла, и он бросился было бежать. Но тут же остановился, в замешательстве поглядел на кнут, который сжимал в руке, и, громко чертыхнувшись, помчался обратно к груженной кукурузой телеге и лошадям, брошенным им посреди деревни.

— Но! Но! — крикнул он, погоняя лошадей, и яростно хлестнул их кнутом.

Когда Илона вбежала в горницу, там был только дед. Она кинулась к нему на шею и расплакалась. Он уже знал, что произошло, и, стараясь успокоить внучку, ласково поглаживал ее по голове заскорузлой ладонью.

— Ах ты непутевая! И в кого ты уродилась? Что это тебе взбрело в голову?

Илона соскользнула на скамейку, где сидел дед, и закрыла лицо руками.

Ненавижу их. Всех их ненавижу… — терзаясь, думала она.

Врут они… Врут и лицемерят. Как вчера с этим сахаром. Нет у нас, видите ли, сахара. Мать чуть слезу не пустила. И все для того, чтобы те двое думали, что нам нечего есть? Но почему?..

А как они вчера со старухой Хабовой шушукались?! Это, мол, засунем сюда, а это — туда, чтобы никто не знал… Зерно Хабы отец спрятал в яме под дровами. Главное, чтоб никто не знал! Анну променяли на две телки, а теперь ишачат на них, душу им свою продали… У нас нет сахара, а у Хабы нет молока! Мне надо было бы все из их кладовой вынести во двор!

На Илону вдруг навалилась страшная усталость. Она присела на табуретку у печки, свернулась в клубочек, положив лицо на колени, и закрыла глаза.

Что теперь будет? Она даже представить себе этого не могла.

В горницу вошли — нет, ворвались — отец и мать.

— Она здесь? Ну, проклятая девка!.. — заорал отец.

— Ты что, спятила? Матерь божья, что ты натворила?! — Сиплый голос матери сорвался. Она сжала костлявыми пальцами плечи Илоны и стала трясти ее. Илону обжигало ее горячее дыхание. — Погубила ты нас… Какой дьявол, какой антихрист подбил тебя на это!..