— Раньше вы так не говорили, раньше вы и думали иначе, — сказал Иван.
Отец Ивана и Олеяр были друзьями. Иван помнил, как перед уборкой урожая они вместе выстаивали у графской конторы, чтобы наняться косить. Потом предлагали свои услуги Зитрицкому и тому же Хабе. Когда Зитрицкий привез в Трнавку сноповязалку, лишившую их работы, они напились с горя. Обе семьи поддерживали добрососедские отношения, хотя старый Матух давно умер, а Иван женился на Эве. Через разделявший их дворы заборчик часто передавали друг другу то кружку с одолженным уксусом, то первый огурец, то горстку соли. Когда же Анна вышла замуж, все переменилось — во дворе Олеяров стало полно домашней птицы, а в полуразрушенном, всегда пустовавшем хлеве появился скот.
— Нет, прежде вы их так не защищали, сосед! — повторил Иван.
— Мы их теперь лучше знаем, с тех пор как породнились. Ну, а твой брат как? Как Эмиль? — спросил Олеяр, злорадно блеснув глазами.
— Все, что произошло между нами, произошло из-за собственности. Собственность — страшное зло. Она способна навсегда разрушить дружбу и может на какое-то время связать врагов. — Говоря это, Иван пристально вглядывался в лицо Олеяра.
Олеяр понял, что имел в виду Иван.
— Ну, мы теперь, конечно, малость разжились, — сказал он немного погодя. — В доме одним ртом стало меньше. Живу теперь, как говорится, не хуже других, а лучшей жизни я уж и ее хочу. Спасибо господу богу и за это! Да вообще-то разве при рабоче-крестьянском правительстве можно плохо жить? Но с кооперативом своим, Иван, оставь меня в покое. Подожду маленько. Живу я, как уже сказал, хорошо и не хочу ничем рисковать. Увидим, как пойдет у вас дело. Мне надо сначала немного осмотреться.
Иван и Копчик переглянулись. Олеяр говорил одно, а глаза его — совсем другое.
Ты слышишь, Иван? — злился Копчик. Ты слышишь, как он насмехается над нами? Нет, братец, с такими надо держать ухо востро! Если бы такой вот Олеяр сказал вечером, что до утра мне не увидеть солнца, я ему все равно не поверил бы. Значит, он хочет выждать, пока другие все сделают? Пока мы будем надрываться из последних сил? Пока все построим, полив своим потом? А когда все будет лежать на тарелочке готовенькое — тогда он придет и возьмет в руки вилочку, да? Э, нет, дудки! На все готовое придешь? Черта с два! Вот тебе и Олеяр! И сам-то ведь голодранцем был, а смотри, какой из него наглец получился! И все только потому, что на девчонке его женился молодой Хаба. Ну и слава богу! Хороший был бы у нас родственничек…
— Значит, будешь ждать? — растягивая слова, спросил он Олеяра.
— Да, я еще подожду, — повторил Олеяр.
— А вы как думаете, дедушка? — обратился Копчик к отцу Олеяра.
Тот, прислонившись к печке, покуривал трубку. Было ему уже за семьдесят, но выглядел он еще бодрым.
— Ничего я не смыслю в том, что сейчас происходит, — ответил старик. — Такого никогда не бывало.
— Верно, никогда. Ну, а то, что было, вы хорошо помните, дедушка?
— То проклятое житье? Как же его не помнить. Только я теперь ничего не решаю. Моего тут уже ничего нет…
— Да ты соображаешь, что говоришь? — прервал Олеяр отца. — Неужели не понимаешь, насколько это для меня важно? Ведь я не могу рисковать. Рисковать всем, что теперь у меня есть!
— Рисковать?! — возмутился Иван. — Господи, да неужели вы думаете, что наша партия и правительство будут насаждать зло? Не станут же они действовать во вред себе. Зачем им создавать кооперативы, если крестьяне в них будут производить продукции меньше и жить хуже? И ни с того ни с сего правительство не станет раздавать миллионы, если само себе не враг! Возьмем, к примеру, свинарник, который теперь у нас есть. Вся беда, видно, в том, что вы просто не можете свыкнуться с мыслью, что вам кто-то хочет действительно помочь, — ведь ничего подобного вы прежде не знали! К этому вы и в самом деле не были приучены.
Олеяр молча помешивал повидло.
Копчик ерзал на стуле — в душной, пропитанной запахом повидла кухне ему было жарко. Чертов Олеяр! — подумал он. Я мог бы напомнить тебе, как твоя девчонка путалась с нашим Павлом, но ты еще вообразишь бог знает что! С такими, как ты, говорить бесполезно. Тут и Иван ничего не добьется.
— Значит, будешь ждать! — громко сказал он. — Быстро же у тебя отшибло память! Забыл уже, каким был голодранцем? Да если бы, приятель, все только и делали, что ждали, ты, пожалуй, таким же голодранцем и оставался бы. И маялся бы в поисках работы. И не только твои руки не понадобились бы Хабе. Не только они, но и твоя девчонка… Ты хорошенько разберись во всем, начни от самого Адама, что называется. Над всей своей окаянной жизнью поразмысли. А ты уж готов отшатнуться от того большого дела, которому прежде служил! Да, ты готов изменить ему.
Читать дальше