Ян Козак - Гнездо аиста

Они уже дошли до деревни.

— Так тебе вина хочется, товарищ секретарь? — спросил Павел.

— Нет, мне пока и глотка холодной воды хватит. Пока, — усмехнулся Гойдич.

— Вот здесь мы живем, вода у нас, должно быть, найдется. — Павел указал на домишко, за повалившимся забором которого торчал колодезный журавль. — Зайдешь?

— Конечно. Попью и поеду.

Они вошли во дворик, и Гойдич сел на край потрескавшегося, поросшего травой сруба колодца. Он молча смотрел по сторонам, а когда Павел вытянул ведро, ухватился за него обеими руками.

В эту минуту заскрипела дверца хлева, и во дворе показалась мать Павла. На ней была длинная грязная юбка и кофта, из-под черного платка выбивались растрепанные волосы, к башмакам прилипла почерневшая солома. В руках у нее был горшочек свеженадоенного козьего молока. Увидев сына с незнакомым человеком, она оторопела. Стала переминаться с ноги на ногу, ей было неловко, что гость застал ее в таком виде.

— Может, выпьешь козьего молока, товарищ секретарь? — спросил Павел.

— А что, выпью, — сказал Гойдич и, улыбаясь, обратился к матери Павла: — Дадите мне стаканчик молока?

— Оно козье, — предупредила она, еще больше смутившись и не зная, как ей себя вести.

— А я на козьем вырос, — ответил ей Гойдич. — У нас было три козы, но мама даже прятала от нас молоко. Детей-то было шестеро.

— Сейчас, сейчас принесу, — сказала мать и скрылась в доме.

Когда она вскоре появилась снова и подала Гойдичу стакан процеженного молока, платок на ней был уже аккуратно повязан, а руки вымыты. Все еще смущенная, она, с упреком глядя на сына, сказала:

— А мне даже нечем вас угостить, я ведь только вернулась с поля.

Гойдич посмотрел на ее натруженные, жилистые руки с обломанными ногтями и ласково прикоснулся к ним.

— Такие же руки были у моей матери, — заметил он.

— Такие руки у многих матерей, — сказала она, пряча руки, а потом, взглянув на его изрытое оспой лицо, спросила:

— Ваша мать жива?

— Ее расстреляли во время войны. Гардисты.

Он поднес стакан к губам. Молоко было еще теплым и чуть терпким, и, когда он пил его, в нем все сильнее пробуждались воспоминания о родительском доме. Он подумал, что бы сказала его мать о той жизни, за которую они тут сражаются. Может, и она боялась бы? Эта женщина боится. Она много пережила, и это отняло у нее силы. Он хорошо знал таких женщин и понимал, почему они так запуганы и набожны. Нам еще много надо сделать, чтобы они поверили в себя, подумал он.

— Жаль, но мне уже пора, я как-нибудь заеду к вам, — сказал Гойдич и снова улыбнулся матери.

Павел тоже посмотрел на мать. У нее был такой вид, словно она извинялась за что-то. И все же она немного переменилась. Когда начали организовывать кооператив заново, она ни с кем не разговаривала, ходила как тень. И только в последнее время немного ожила, хотя и не совсем понимала, что происходит в деревне. И Павел по-прежнему читал в ее глазах мучительный вопрос: что с тобой будет, сынок? Что с тобой будет?

Они ушли, а мать все стояла, опустив плечи, посреди двора со стаканом в руке и смотрела им вслед.

Уже вечерело, когда уехала машина Гойдича. Солнце отбрасывало длинные тени, и Павел, стоя на площади, глубоко вдыхал в себя теплый влажный воздух. Пахло травой и землей, едой и дымом, хлевом и цветущим боярышником. Громко кричали птицы, в крапиве у заборов попискивали гусята. Слышен был визг пилы, вдалеке тарахтели телеги. На скотном дворе кооператива цыган Иожко бойко покрикивал на коров. Над погружающимся в сумерки селом разносилось мычание.

Павел теперь мог все спокойно обдумать. Гойдич обещал ему мотоцикл. Конечно, мотоцикл поможет ему сэкономить уйму времени, да и мечтал он о нем уже давно. Но какой ценой достанется ему этот мотоцикл! Секретарской бумажной работой он сыт по горло и тут, в Трнавке. А теперь к ней прибавятся и жабянские дела. Разве о такой работе он мечтал? Разве этим хотел заниматься?..

И снова перед его мысленным взором стояла Илона. Он вспомнил, как рассказывал ей о Трнавке, как убеждал ее в своей готовности сделать для родной деревни все от него зависящее и тем самым доказать, что и весь их край в конце концов может стать совсем другим. Вправе ли он отказаться от своего намерения, тем более что с таким жаром говорил ей об этом?

Со стороны мостика под старыми орехами шел Демко. Лицо у него, как обычно, было мрачное, усталое.

— Есть новости? — спросил он у Павла. — Я слышал, что приезжал Гойдич.