Ян Козак - Белый жеребец

Наташа молчала. Она только еще больше съежилась и придвинулась ближе к огню. Пламя освещало ее лицо. Губы у нее были плотно сжаты.

Когда они вскипятили чайник уже в третий раз, а Нюргун насаживал рябчиков на вертел, где-то вдалеке раздалось очень слабое покашливание. Оно все сильнее раздавалось в чистом морозном воздухе, и вскоре в нем можно было узнать звук мотора.

Первым его услышал Нюргун. Рука, поворачивающая вертел, застыла, шофер поднялся, оттянул тесемку ушанки и обернулся, приставив к уху ладонь.

Все сразу ожили, заволновались. Наташа, закутанная в медвежью шкуру, тоже приподнялась.

— Похоже, что нам повезло, — сказал Буров.

— А она не с другой стороны едет? — заикаясь, спросила Наташа. Володя даже сквозь потрескивание огня слышал, как учащенно она дышит.

— Нет. Мотор гудит в той стороне, — махнул рукой Нюргун. — Но это не грузовик. Скорее всего, мотоцикл. От него нам не будет никакого прока. — В голосе его прозвучало разочарование.

— Отчего же, — возразил Володя. — Всегда лучше белка в руках, чем соболь на дереве. Тем более что маленького зверька мы можем отправить за крупным зверем. Сейчас половина шестого, пройдет каких-нибудь три часа — и за нами придет машина, а мы тем временем зажарим рябчиков и выпьем еще чаю.

Наташа снова упала духом, казалась несчастной, приунывшей, однако уже не села, а когда на реке показался свет фары и за ней темная скользящая тень, она вместе со всеми сбежала вниз, на укатанную ледовую трассу.

Это и в самом деле был мотоцикл с коляской, на котором ехали геологи, муж и жена. Они возвращались после недельного дежурства на станции экспедиции, проехали уже сто двадцать километров и, хотя оба были закутаны до самых глаз в меха, изрядно промерзли и мечтали о том, чтобы поскорее добраться до дома.

— Сообщи Хаймушову! — крикнул водителю Нюргун.

Геолог, не выключив мотор, понимающе кивнул. На нем была тяжелая медвежья шуба, укрывающая его с головы до ног, ушанка надвинута почти на глаза, воротник шубы, прикрывающий нос, был стянут шерстяным шарфом. Рот был закрыт полоской ткани, покрытой инеем.

— Если тем временем пойдет какая-нибудь машина, мы сядем. А с той, которую пошлют за нами, мы все равно не разминемся, — сказал Володя. За эти годы ему не раз доводилось бывать в подобных переделках.

Пока они договаривались, женщина в коляске приподняла голову, прикрытую поднятым воротником оленьей шубы. Брови и ресницы у нее были мохнатыми от инея, но глаза искрились живым блеском. Взглянув на Наташу, она обратила внимание на ее обезображенное страхом лицо и резкие движения, которыми она освобождалась от медвежьей шкуры. Крадущимися шагами Наташа приблизилась к мотоциклу.

Женщина не спускала с нее глаз. Потом вдруг высвободила руки в рукавицах из спального мешка, в котором сидела во время езды, потянула мужа за рукав и кивнула ему, подавая знак.

Наташа судорожно уцепилась за край коляски, покрытый инеем. Женщина с сочувствием и немного со страхом смотрела, как Наташа, словно в забытьи, пытается втиснуться в коляску. «С этой женщиной что-то случилось, она словно не в себе», — подумала женщина-геолог. Ободряюще улыбнувшись Наташе губами, от мороза почти утратившими подвижность, она привстала — промерзшая, неуклюжая после долгого сидения в одном положении — и попыталась вылезти из коляски.

— Садитесь, — сказала она. — Так вы скорее попадете домой. А я подожду здесь. Вы угостите меня чаем, да? — Она вопросительно оглядела мужчин.

Володя почувствовал, что заливается краской, сердце забилось чаще. Он напряг все силы, чтобы сдержаться. И снова его охватило чувство стыда.

— Погодите, — сказала женщина Наташе. — Я укрою вас. И спрячьте все лицо целиком. Вам никуда не надо смотреть.

И хотя Наташа влезла в своей шубе в спальный мешок, она укрыла ее еще и медвежьей шкурой.

— Поезжай, — велела она мужу.

Когда мотоцикл уехал, все пошли к костру. Женщина шла неуверенной походкой, она совсем закоченела, сидя в коляске. Мороз усилился.

— Быстренько согрейтесь, — сказал Володя, протянув ей чай, в который вылил остатки водки.

Она села на край шины, к самому костру, выпила чаю и с облегчением улыбнулась. Расстегнула шубу и сняла ушанку. Ее голова была повязана белым шерстяным платком, и у нее было молодое, скорее симпатичное, чем красивое лицо. Она снова отхлебнула чая.

— Что с ней случилось? У нее был ужасный вид. Она больна? Что, собственно, произошло? — спросила женщина.