Ян Козак - Белый жеребец

— По-моему, вам не стоит так падать духом, Наташа. — Володя сделал глоток. — С нами и в самом деле ничего не может случиться, никакая опасность нам не угрожает. Возьмите себя в руки… Выпьете еще?

Она молча кивнула.

— А что, если мы дойдем до реки, а никакой машины не будет?

— Будем надеяться, что нам повезет. Чем раньше мы туда доберемся, тем больше шансов.

— А если не будет ни одной машины? — настойчиво повторила она, желая знать ответ.

— Ничего страшного. Разведем костер, вскипятим чай, и вы согреетесь на славу. Нюргун несет для вас медвежью шкуру, так что в крайнем случае вы можете чудесно выспаться у костра. Но не будем терять надежды на попутку.

Когда шофер протянул ей еще стаканчик и она заметила спокойный, довольный блеск его глаз под заиндевелыми бровями, когда она вдруг осознала, что он стоит рядом с ней в ушанке с незавязанными тесемками, в старом свитере и дырявой, перемазанной машинным маслом телогрейке и с голой шеей, она вздрогнула. И взглянула на него почти с ненавистью.

Володя перехватил этот взгляд. «Бедняга Нюргун, — подумал он, — всю дорогу так заботился о ней, был так внимателен. Он везет ее в своем газике и поэтому считает ее как бы своим гостем. А ведь он не виноват, что машина отказала. Это же чертовски трудная работа. Ну, да что поделаешь, пора снова в путь».

— Ну, пошли. — И Володя снова улыбнулся Наташе.

Он шепотом договорился с Буровым, что на этот раз они пойдут не гуськом, а будут держаться кучкой. Им не хотелось огорчать Наташу еще и тем, что она не поспевает за ними, отстает.

Они продвигались по равнине, где время от времени встречались редкие заросли; из-под снега то тут, то там торчали высокие замерзшие кочки, поэтому они свернули к речке. Идти по ее замерзшей глади было легко, только время от времени приходилось нагибаться и отводить от себя нависшие с берегов ветви кустов.

Вдруг в тот момент, когда они пробирались через такое сплетение веток, которое образовало свод, нависший над речушкой, Наташа тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Что с вами? — спросил Буров, остановившись — он и Нюргун шли впереди нее.

Володя, который шел за Наташей по пятам, отнял ее руки от лица. На лбу, над самой бровью, виднелась небольшая, еле заметная царапина: ее хлестнула ветка, которую она задела капюшоном. Царапина была неглубокая, сантиметра три в длину.

Наташа побелела как мел; казалось, это не лицо, а гипсовая маска. Глаза расширились от ужаса и бессильного отчаяния.

— Боже мой, — прошептала она. — Зачем я вообще приехала сюда?.. Зачем только я поехала в этот… в этот проклятый, мертвый край?

— Наташа! Что с вами? Ведь это всего лишь маленькая царапина. Даже ничего не заметно, ни капельки крови.

Володя успокаивающе положил руку ей на плечо и почувствовал, что она вся дрожит под шубой.

— Боже мой, зачем я, собственно, здесь, — всхлипнула она. — Я не хотела, меня послали! Сюда, в этот проклятый край, в эту ледяную пустыню. Я думала, что напишу здесь какой-нибудь репортаж, раз уж это им так нужно. Раз они так хотят… а заодно достану какой-нибудь мех. Но этого я не вынесу. Это сверх моих сил.

— Наташа! — окликнул ее Буров, который тоже подошел к ней.

— Будьте разумны, возьмите себя в руки, — уговаривал ее Володя.

«Да она к тому же еще и истеричка, — подумал он. — Только этого нам недоставало».

— Наташа, — продолжал он. — Самое большее через час мы будем у реки. Час — это самое большее.

— Мне все осточертело. Здесь… здесь просто невозможно жить. Такой жуткий холод! У меня такое ощущение, словно меня закрыли в холодильник. Господи, не станете же вы говорить мне, что…

— Прекратите, — приказал ей Володя тихим, бесцветным голосом. — Ну что вы так распускаетесь, черт побери? Еще вчера вы говорили, что вам здесь нравится. А ведь люди на таком морозе работают. Возьмите себя в руки, Наташа.

Нюргун и Буров беспомощно смотрели на нее.

— Это не люди, это животные, — шептала она. — Боже мой, да разве человек может переносить такую жизнь? Ледяной капкан… Ведь сюда ссылали на каторгу… — Ее трясло как в лихорадке, она прерывисто дышала, уголки губ опустились. — Животные, — снова прошептала она. Ее лицо искривилось.

Володя недоумевающе взглянул на Наташу.

Не ошибся ли он? Нет, она произнесла эти слова — об этом говорит и ее лицо, выражающее злобу и презрение. У него участилось дыхание, сердце забилось сильнее. Он вдруг вспомнил то, что она говорила еще вчера, еще сегодня, в машине, — и его охватило чувство отвращения. Ему захотелось ударить ее.