Ян Козак - Святой Михал

Однако глубоко ошибется тот, кто посчитает Михала этаким бесконечно «чутким» добряком, — лодыри и хапуги в кооперативе, крепко не любящие своего председателя, так о нем отнюдь не думают. Сама организаторская, деловая практика руководителя трудового коллектива выработала у него то реально-жизненное понимание действенного, активного гуманизма, о котором с явственным сочувствием пишет автор:

«…Михал считал, что человек больше всего помогает другим людям тогда, когда оказывается в состоянии вызвать к жизни все те силы и способности, которые у них есть. Он был убежден, что это относится не только к труду, но, скажем, и к любви, и к жизни вообще».

Кажется, за это да еще за неукротимое жизнелюбие и любит его писатель больше всего, и, может быть, потому он и назвал своего героя — не без доброй дружеской иронии, конечно, — «святым Михалом»…

Из-за чего же не ладят между собой коммунист Михал с коммунистом Вилемом Губиком? И почему, несмотря на давно обостренные отношения, Михал, к удивлению всего села, все же стремится к доброму согласию и плодотворному сотрудничеству с Вилемом, даже когда Вилем вместе с Эдой и Адамом разрабатывают свои очередные «стратегические планы», направленные против Михала и других уважаемых в селе людей?

Конфликт, вокруг которого в романе разворачиваются события, отчасти серьезные, отчасти не лишенные комизма, представляется и жизненным, и принципиальным.

Вилем и его друзья — люди, искренне преданные партии, новому социалистическому строю. Они были первыми, кто все начинал в деревне, кто в свое время руководил вовлечением ее в строительство новой жизни. Однако небольшой кооператив, когда-то основанный Вилемом, довольно быстро распался, и не без серьезной вины со стороны его руководителя: не проявил Вилем ни хозяйственной рачительности, ни умения работать с людьми, убедить их, привлечь на свою сторону. Маленький, но вполне самостоятельный вариант восточнословацкого Нагульнова, он был во всем жестко прямолинеен и неуступчив, а если подчас и пускался на небольшие хитрости во имя «Дела», то тут же с позором проваливался, как в истории с навесом для скота. Вообще, «по-апостольски», как замечает автор, служа Делу, он не умел видеть за ним людей. И как большинство таких апостолов, подчас бессознательно отождествлял с Делом себя самого (да еще небольшой круг личных друзей), подозрительно и недоверчиво относясь ко всем остальным.

Да, и Вилем, и бывший пастух Эда, и тракторист Адам действительно были ядром, с которого начиналась новая жизнь в Поречье. Но с разворотом м а с с о в о г о движения и роста людей они в чем-то существенном отстали, «не поспели за темпом перемен». И естественно, вынуждены были несколько отойти в сторону. Если продолжить аналогию (конечно же, весьма условную) с шолоховской «Поднятой целиной», то на видное место в этом руководстве выдвинулись теперь фигуры типа Кондрата Майданникова, обнаружившего яркий талант общественного организатора. Конечно, эти талантливые организаторы (речь идет о Михале) тоже не лишены недостатков, тоже нуждаются в критике и дружеских советах. Но для Вилема и его друзей речь шла о другом: помня лишь п о з а в ч е р а ш н е г о Янака, не спешившего вступать в кооператив, они «ревниво следили за растущим влиянием Михала, не доверяли ему и опасались его». Отсюда глухие, но напряженные конфликты, в которые так или иначе втягивается часть односельчан.

Речь идет в конечном счете о столкновении разных методов руководства, разного отношения к делу и к людям и, может быть, даже разного жизнеощущения. Автор не оставляет сомнения, что он за тот умный и веселый «жизнестроительный» стиль, который представлен Михалом.

Но и Михал и Вилем — единомышленники в главном и решающем, их объединяют общие партийные цели и заботы. Писатель хорошо это видит и понимает; он знает, что лишь ревизионистам, врагам социалистического строя в Чехословакии было выгодно провокационно разделять коммунистов на «неисправимых догматиков» и вполне «современных», по их мнению, деятелей. Поэтому и основной конфликт, изображенный романистом, закономерно, в соответствии с логикой жизни, завершается благополучным исходом. А поскольку подозрительность и «строгая настороженность» Вилема и его друзей по отношению к Михалу не имеют под собой оснований, их действия приобретают во многом комический характер, что в конце концов становится понятным и им самим. И хотя споры между пореченскими деятелями еще, возможно, будут продолжаться, но это будут уже деловые споры друзей, товарищей, твердо верящих друг другу.