Богуслав Когут - Калина

Борису показалось, что вдоль изгороди слышны чьи-то шаги, стук в калитку, он прислушался, стук повторился. Борис решил, что, наверное, Моника хватила лишнего и не может найти дорогу; он спустился вниз, повернул выключатель, хотел зажечь лампу над воротами, но она перегорела, тогда Борис вышел на крыльцо как был, в одной рубашке, его обдало ветром и холодом.

— Кто там?

Никто не откликнулся, Борис направился к калитке, открыл ее.

— Моника! Где ты там?

Удар в голову, он даже не понял, с какой стороны, и повалился на забор. «За что?» — подумал он и снова почувствовал удар, последний. Борис не успел ни подумать, ни сказать ничего, было только одно удивление, но и оно внезапно оборвалось.

Почему Борис сбрил бороду? Манусь увидел бы бороду… Тысячи «почему» теснились в голове Матеуша, но все они ничего не могли изменить. Борис был мертв.

В ту же ночь милиция начала облаву в Демболенском лесу. Утром приехала Здися.

— Что вы с ним сделали?

— Мы?

— Вы!

— Это Манусь.

— Вы его убили, вы двое!

— Не плачь, — уговаривала Здисю Калина, хотя сама плакала, — слезами не поможешь.

— Не «тыкай». Я не пасла с тобой свиней! Девка! Он из-за тебя здесь сидел! — И долго причитала над Борисом: — Борис, мой Борис! Магда, Эва, нет больше папочки, ах, как мне жить без тебя?! Не сберегла я тебя, мой милый, почему я не смогла тебя сберечь, где ты теперь, Борис? Отзовись, Борис! Ох, на что мне жизнь! Почему вы ничего не говорите?

— Послушайте, — заговорила Калина, — вы ошибаетесь, я не была его любовницей, мне вы можете не верить, но поверьте покойному.

— Это ты, — Здися набросилась на Матеуша, — это все ты! Сначала искалечил…

— Ты ведь знаешь, что это не я… а ты…

— Матеуш! — крикнула Калина. — Замолчи!

— Оставь меня. Ты его выгнала на смерть, Здися. Сколько раз он от тебя убегал? Теперь убежал навсегда. Не ори.

— Что вы знаете о нем? — Здися перестала плакать. — Что вы знаете? Ничего! Пили с ним водку и не сказали ему ни разу доброго, мудрого слова. Я одна осталась с ним, одна-одинешенька. Вас вообще не было. Вы смотрели на него как на привидение и как на сумасшедшего. Вас вообще не было, это только он все время о вас думал, бежал к вам, тосковал о вас, а вы… вы… вы…

И потом:

— Борис, что они сделали с тобой, тебе было очень больно? Ты ничего мне не скажешь, не ответишь, я сразу поняла, что ты никогда ничего мне не скажешь. Ты всегда говорил мне не то, что хотел сказать, и сейчас тоже… тоже…

Здися была в отчаянии. Она любила Бориса, и никто в этом не сомневался.

Вечером сильно подморозило и дул восточный ветер. Вначале запахло гарью, потом показалось робкое зарево.

— Это не у вас горит? — забеспокоился Матеуш.

— У нас.

Он смотрел, ничего не соображая.

— Объяснить тебе, как ребенку? Старик все вынес из дому, не бойся, дети, мальчишки, — поправилась Калина, — в безопасности. Погорельцы поселятся у тебя, никто худого слова не скажет. Ты думаешь, что Борис лучше поступил?

Он ничего не думал. Ему показалось, что он слышит песню Бориса. Но это не Борис пел. Моника Гловацкая запомнила первую и последнюю строфу:

И потом:

В известном нам городе стоит памятник героям, сделанный по проекту скульптора Бориса Рутского. Работа велась под руководством Збигнева Тарновича. Согласно «Краткому словарю современного искусства», Збигнев Тарнович ничего не изменил в замысле Бориса Рутского, следил, чтобы он был точно выполнен. Но это уже интересует лишь любителей искусства.

ПЕРЕВОД М. ИГНАТОВА (гл. 1—8) и Н. СОКОЛОВСКОЙ (гл. 9—12)

Снег под ногами скрипел пронзительно, словно о чем-то предостерегая. Ветер стих, вечер превращался в ночь, огни окраины гасли наперегонки, и Кароль машинально, не думая об этом, зашагал быстрее; ему хотелось выбраться отсюда прежде, чем ослепнут последние окна — в центре городка, на рыночной площади и прилегающих к ней улочках вечер не отступает столь поспешно, он, собственно, тянется почти до рассвета, если на электростанции не происходит аварии. Кароль невольно оглянулся, хоть и знал, что свет в его доме будет гореть долго — придет Петер, может, уже пришел, беседа затянется допоздна, перемежаемая большими паузами, во время которых Петер, если он будет в соответствующей форме, успеет подремать; Кароль знал, о чем будут говорить и каким образом; Петер, если он в надлежащей форме, прежде чем подняться по лестнице, постоит возле угла дома, поправит пустой рукав, напыжится и вяло отдаст честь алебастровой мемориальной доске с едва различимой надписью; а если будет трезв — тогда лишь мимоходом глянет на эту доску, совершенно невидимую вечерней порой; но он не будет трезв, значит, честь отдаст вяло и неуверенно и лишь потом ступит на лестницу. Пани Ксаверия, которая живет в мезонине, а точнее на чердаке, но заглядывает туда только для того, чтобы проверить контрольные работы или домашние задания, хрупкая и большеглазая пани Ксаверия несколько чопорно поздоровается, хлопнет в ладоши и радостно воскликнет: