Оушен Вуонг - Лишь краткий миг земной мы все прекрасны

Ты всплеснула руками, что-то металлическое падает на дорогу. Хозяин дома, здоровяк с покатыми плечами в серой толстовке болельщика «Янкиз», встает перед тобой, что-то шипит сквозь зубы, пинает мачете. Нож блеснул и исчез в траве. Ты что-то мямлишь в ответ, вся сжалась, сложила ладони под подбородком — ты всегда принимаешь такую позу, когда получаешь чаевые в салоне. Верзила опустил оружие, когда ты, дрожа всем телом, попятилась к машине.

— Оно того не стоит, Роза, — говорит Лан, сложив ладони рупором возле рта. — Против пистолета не пойдешь. Не получится. Возвращайся скорее в наш вертолет.

— Мам, — я слышу собственный надтреснутый голос. — Едем, мама.

Ты медленно опускаешься на сиденье и смотришь на меня болезненным взглядом. Повисло долгое молчание. Мне кажется, ты вот-вот рассмеешься, но в глазах у тебя стоят слезы. Тогда я отворачиваюсь и смотрю на хозяина дома, а он внимательно наблюдает за нами, уперев одну руку в бедро и зажав пистолет под мышкой дулом вниз, он защищает свою семью.

Когда ты заговорила, твой голос будто бы выскребли. Я уловил лишь часть сказанного. Это не дом Маи, объясняешь ты, теребя ключи. Точнее, Маи там больше не живет. Ее парень Карл, который имел обыкновение колотить ее головой об стену, тоже. Теперь там поселились другие люди: лысый белый мужчина с пистолетом. Ты ошиблась, объясняешь ты бабушке. Произошло недоразумение.

— Но ведь Маи уехала из Хартфорда пять лет назад, — неожиданно ласково возражает бабушка. — Роза… — И хотя я не вижу этого, я знаю, что Лан заправила прядь волос тебе за ухо. — Маи уехала во Флориду, помнишь? И открыла свой салон. — Лан замирает, плечи ее расслаблены; кто-то другой вселился в ее тело и стал шевелить ее руками и губами. — Поехали домой, доченька. Тебе нужно поспать.

Мотор заводится, машина входит в крутой поворот. Крыльцо все удалялось, когда мальчишка не старше меня наставил на нас пластмассовый пистолет. Дуло запрыгало, губами он изобразил звук выстрелов. Отец развернулся к нему и начал орать. Мальчишка выстрелил раз, два. Я смотрю на него из окна вертолета. Я смотрю на него в упор и делаю то же, что и ты. Я отказываюсь умирать.

Память — это выбор. Так ты сказала однажды, сидя ко мне спиной, как если бы ты была богом. Но будь ты богом, ты бы увидела их. Ты бы опустила взгляд на сосновую рощу и увидела, как вспыхнули молодые свежие иголки на верхушках, какие они сочные и нежные на фоне багровой листвы в конце осени. Ты бы оглядела ветки, залюбовалась бы тем, как дробится рыжий свет, проходя сквозь кусты ежевики, как одна за другой падают иголки под твоим божественным взглядом. Ты бы следила за их полетом: иголки устремляются все ниже и ниже, на прохладную лесную землю, и опускаются на тела двух мальчиков, лежащих бок о бок, со следами запекшейся крови на щеках.

Это кровь мальчика повыше; у него глаза цвета серой речной воды, когда на нее отбрасывает тень чье-то тело. Все, что осталось от ноября, просачивается под их джинсы и тонкие вязаные свитера. Будь ты богом, ты бы заметила, что мальчишки смотрят прямо на тебя. Они хлопают в ладоши и поют песню «Мой огонек», версию Ральфа Стэнли [30] Ральф Стэнли (1927–2016) — американский исполнитель музыки кантри. Прим. пер. , которую слушали днем на стереосистеме. «Это любимая песня моего отца», — сказал мальчик повыше. Они качают головами, их зубы сверкают, а запекшаяся кровь трескается на подбородках и хлопьями осыпается на белые шеи, песня окружает их клубами пара. «Мой огонек, пусть он горит. Мой огонек, пусть он горит… Пусть горит в моем доме». Сосновые иголки кружатся и рассыпаются вокруг, гонимые легким ветерком от движения рук и ног. У высокого мальчика от пения опять стала кровоточить царапина под глазом, по левому уху побежала темно-красная струйка, повернула на шею, исчезла на земле. Мальчик поменьше смотрит на своего друга, на ужасно опухший глаз, и старается забыть.

Будь ты богом, ты бы велела им перестать хлопать. Ты бы сказала: раз в руках у вас ничего нет, лучше не хлопайте, а держитесь. Но ты не бог.

Ты женщина. Мать. А твой сын лежит на земле под сосной, пока ты сидишь за кухонным столом на другом конце города и снова ждешь. Только что ты в третий раз разогрела кастрюлю жареной лапши с луком-шалотом. От твоего дыхания запотело окно, ты высматриваешь оранжевый свитер болельщика баскетбольной команды «Нью-Йорк Никс»; сын вот-вот прибежит, потому что уже поздно.

Но твой сын все еще лежит под деревом рядом с другом, с которым ты никогда не познакомишься. Они в нескольких метрах от закрытого надземного перехода, где полиэтиленовый пакет бьется о сетку-рабицу, а вокруг сотни бутылочек из-под спиртного. Мальчики задрожали, хлопки зазвучали реже и почти стихли. Их голоса ослабли, налетел сильный ветер, иголки посыпались на стрелки разбитых часов.