Юрий Асланьян - Последний побег

Исаак Абрамович всегда был вторым, чего никогда не простил бы авторам «Протоколов сионских мудрецов», если бы знал о существовании мистификации. Не читал, наверное. Но уж точно не мог смириться с тем, что уйдет на пенсию с должности заместителя или и. о. — не имеет значения, кого.

Абрамыч прошел к столу походкой — со скрытой претензией на поступь. Ну, человек в любой роли возвышает себя — как в театральном монологе.

Игорь Николаевич открыл самую общую из тех тетрадей, что лежали у него в столе. И начал весьма сурово — с операционального определения понятий новой программы. Затем круто перешел на схему Лазарсфельда. И остановился на выборе эмпирических показателей-индикаторов. Обратил внимание на построение индексов… Правда, последнее было лишним — чистое пижонство, потому что старый еврей уже спал, прикрыв большие глаза тяжелыми жабьими веками.

«А Стац, недоумок, не верит, что гипноз — это проще стакана «Столичной», вот оно — снотворное. Уснуть он не может…» — усмехнулся Пшеничников и встал, двинув стул ногой, высоким каблуком.

— А, как? — вздрогнул У-родкин. Фамилию начальника Игорь Николаевич обогащал буквой «У» и дефисом в виде интернациональной шутки.

— Просто замечательно, — как бы ответил Игорь на вопрос.

— Да-а-а… Только одно замечание — сроки надо сократить. Ты согласен?

— Успею, конечно. Если не будут отвлекать.

— Не торопись, не спеши… Я торопился — состарился…

«Говори — не заговаривайся, — подумал Пшеничников, — если ты спешил, тогда я ракетоноситель «Восток».

— Похоже, Игорь Николаевич, ты совсем не думаешь о том, что сегодня может произойти, не переживаешь…

— У меня, Исаак Абрамович, при сильных переживаниях пуговицы от ширинки отлетают…

— А я давно с молнией ношу, — искренне оживился Родкин.

— Те же проблемы? — недоверчиво улыбнулся Пшеничников.

— Если девка не очень потрепанная, то быстрее получается — с таким-то замком, правильно я говорю?

— Так ведь хорошая книга всегда по рукам ходит.

— Значит, листаешь книжки, — провел Родкин ладонью по аккуратно зачесанным назад волосам — тем, что еще не выпали, — у меня в молодости тоже библиотека была, собрания сочинений, романы, а теперь вот одни мемуары остались — одна сберегательная книжка, одна трудовая и одна записная.

Не успел Пшеничников вернуться к своему стулу, как Владислав, проходя мимо, бросил на стол бумагу.

— Отнеси в приемную начальника четвертого производства!

— Я уже не молод, бригадир, — ответил, выдержав царскую паузу, Игорь Николаевич. Он успел произнести фразу до конца и даже пригнуться успел — настолько, чтобы номер журнала «Эко», отличавшийся от других периодических изданий повышенной аэродинамикой, пролетел над головой.

Игорь Николаевич снисходительно усмехнулся, поправил галстук — и вышел из помещения вон, поскольку решил повеселиться потом, когда будет поздно.

Он отправился в громадный производственный корпус из красного кирпича, в котором бывал только на участке Юры Вельяминова — в остальные цеха, откуда выходила готовая продукция, допуска у него не было. И, возвращаясь из приемной начальника производства по широкому коридору третьего этажа, свернул к первой же лестнице, поскольку был уверен, что все они ведут вниз — к выходу.

Однако на первом этаже Пшеничникова остановила женщина в черной форме с пистолетной кобурой на бедре — широком, как скат ракетного тягача. Можно сказать, не остановила, а приняла с лестницы на неумолимую грудь — Игорь был научно изумлен, поскольку в пределах заданной территории только сама планета обладала такой гравитацией.

— Пропуск показывать? — простодушно спросил он, пребывая в глубоком шоке.

— Показывать дома будешь, — раздался освежающий голос охранницы, — а здесь — предъявлять!

— А почему я вас раньше не видел, когда заходил сюда? — не унимался он, доставая из кармана черную книжечку, которая по стоимости могла обладать модальностью человеческой жизни. Если какая-нибудь Зинка схватится за казенный пистолет и смахнет рыжую прядь с правого глаза.

— Шары-те заливаете перед работой — проходи давай!

И Пшеничников попал — в размеры крытого стадиона. И остановился — не сюда он шел и не отсюда заходил в корпус… Он шагнул на металлические плиты пола и медленно пошел вдоль стены к середине вытянутого цеха — туда, где крохотные рабочие, как кропотливые насекомые, собирали пушки, стоявшие колесо к колесу с задранными вверх стволами. Орудий было так много, что даже свет, падавший из двадцатиметровых окон с той стороны, казался зеленоватым. Или был таким. «Е-ма-е! У меня ведь только второй допуск, как я сюда попал?» — почти испугался Игорь Николаевич и быстро пошел назад.