Денис Драгунский - Третье лицо [калибрятина]

Маша внимательно посмотрела бумаги, сложила их назад в папку и криво улыбнулась:

– Да, Костенька. Обманул ты меня.

Встала и пошла к двери.

Пошла легким, но бесповоротным шагом, так что догонять ее, хватать за рукав, поворачивать к себе, обнимать-целовать-уговаривать не имело никакого смысла, и Костя это осознал, понял и почувствовал. Всем собою.

– Я не обманывал! – только и смог крикнуть он вслед. – Я не говорил, что квартира моя!

– Спасибо, что не залетела! – засмеялась Маша и вышла вон. В дверях, не оборачиваясь, громко сказала: – Ты мне больше не звони.

Захлопнула дверь.

* * *

Костя не успел тяжело вздохнуть, заорать, выругаться, заплакать, стукнуть кулаком по столу, брякнуться на диван, выпить стакан водки – ничего не успел, потому что вдруг зазвонил, вернее заиграл, мобильник. Особым сигналом. Моцарт, «Маленькая ночная серенада».

Это звонила Луиза. Она сегодня вернулась из Африки. Была в прекрасном настроении. У нее, как всегда, был полный порядок. Любит, скучает, целует, ждет.

Костя вспомнил, что у них свадьба в ноябре.

«Как в кино! – подумал он. – Хеппи-энд!»

Вас когда-нибудь разыгрывали?

задыхаясь, я крикнула: «шутка все, что было!»

– спросил меня один сценарист.

Смешно вспомнить: мне раза три или четыре предлагали нечто, так сказать, «на грани розыгрыша».

* * *

Ну вот, например. Мне восемнадцать или двадцать лет, мне страшно нравится девушка, очень красивая, «лучше меня» во всех отношениях – модная, гордая, даже надменная, недаром говорят, что из высших сфер , – и мне вдруг приятель этак попросту: «Слушай, такое дело, Ленку М. знаешь? Я с ее сестрой дружу… Она, эта Ленка, в тебя по уши втрескалась. Уже три недели сама не своя. Мне всю башку продолбила. Что он, как он, есть ли у него девушка. Сегодня вечером приходи ко мне, она меня попросила, чтоб я вас познакомил…»

Или мне вдруг радостно сообщают, что некий знаменитый режиссер хочет прочитать мою пьесу. «Он сегодня будет на такой-то премьере, ты уж сам достань билет или пропуск, не маленький! Ты к нему в антракте подходи, говори: “Здравствуйте, я Денис Драгунский, мне Сережа Сергеев сказал, что вы интересуетесь моей пьесой…” – и прямо передай ему рукопись».

Или – что где-то в таганских переулках, вот адрес, это коммуналка, комната сразу налево, там один такой алкаш получил в наследство библиотеку своего дяди, распродает за копейки, там Гумилев, ранний Пастернак, русская философия типа Бердяева, Шестова, Соловьева и все такое, буквально рубль книжка…

Но все это, все три ситуации были настолько ненатурально прекрасны, что я радостно говорил: «Да-да, спасибо, конечно!» – и не приходил.

И до сих пор не знаю, розыгрыши это были или на самом деле девушка влюблялась, режиссер интересовался и редкие книги продавались задешево.

* * *

Однажды моему папе позвонил молодой писатель Геннадий Снегирев, автор детских книг о животных. Ну как – молодой? Младше моего папы ровно на двадцать лет. Дело было примерно в 1963 году. Моему папе пятьдесят, Снегиреву тридцать. Так что мой папа звал его Гена, а он папу – дядя Витя. А мне было вовсе двенадцать лет. Вот однажды он звонит папе, и папа мне говорит: поедем в гости к Гене Снегиреву. Ему прислали из Средней Азии какую-то потрясающую закуску, в смысле еду. Деликатес. Никто, говорит, в Москве такого не пробовал.

Папа купил водки и еще кого-то с собой пригласил. Приезжаем.

Пустая, совершенно пустая комната. Намусорено. Кровать, какой-то стол. Очень неуютно. И довольно противный запах – как будто кошками, но не совсем. Мы все расселись на табуреты вокруг стола – нас было всего человек пять, наверное. Гена, мы с папой и еще двое, не помню кто. Кажется, какие-то художники.

Достали из сумок водку. Папа спрашивает:

– Гена! Где же твои деликатесы?

– Сейчас, дядя Витя!

Лезет под кровать и достает оттуда клетку, а в ней копошатся и прыгают какие-то мелкие зверюшки. Вроде мышей, но пушистые и без хвостов.

– Что это?!

– Сирийские золотистые хомячки! – говорит Гена.

Тогда в Москве еще почти не было хомячков, мы просто не знали, что это такое, где их берут и, как говорится, «с чем их едят».

– А что, их едят? – Я даже испугался.

– Еще как! – Гена запустил руку в клетку, достал одного, зажал его в кулаке и произнес, клацая зубами: – Ну, вы наливайте!

– Прекрати! – сказал папа. – Отпусти зверя!

– Тогда нужна закуска, – серьезно ответил Гена.