Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

Мы набрасываемся друг на друга почти с варварской необузданностью. Не тратя время на нежности. Не млея от наслаждения. Лишь губы, оставляющие ссадины, и сорванная одежда: моя футболка, бюстгальтер, трусики, его джинсы. Потом валимся на кровать, на которой я никогда больше не буду спать, и забываемся в исступлении страсти: растворяемся, таем, снова кристаллизуемся – я в нем, он во мне, мои молекулы вплавляются в его кожу, его – впекаются в мои кости.

После лежим, тяжело отдуваясь. Не меняя положения тела, он заключает в ладони мое лицо.

– Это не «хорошо», mi sirenita . Это – страсть. – Глядя мне в глаза, он губами теребит мою нижнюю губу. – Любовь.

Слезы, выкатываясь из моих глаз, стекают на виски. Я зарываюсь ладонями ему в волосы.

– Хавьер, влечение – ненадежное чувство. Как я могу ему доверять?

– По-твоему, это просто влечение?

– Не знаю. У меня со всем этим сложные отношения.

– Не веришь мне, не надо, – шепчет он, указательным пальцем поглаживая мой подбородок. – Верь нам. Тому, что между нами.

Одно долгое-предолгое мгновение я жалею о том, что я не другая, что мне не хватает безрассудства, коим отмечены мои мама и сестра.

– Не могу, – шепчу я в ответ. – Не могу и все.

Хавьер смотрит на меня, трогает мои слезинки.

– Лед тает. – Он нежно целует меня. – Езжай. Только оставь адрес электронной почты. Я сегодня целый день сочинял. Хочу прислать тебе песню.

– Ой, нет. – Я закрываю глаза. Странно, что мы вообще об этом сейчас говорим – полуодетые, растрепанные после секса. Бред какой-то. – Это невыносимо.

Он тихо смеется. Целует мой подбородок, шею.

– Тебе понравится, gatita . Обещаю.

В конце концов я уступаю. Хавьер остается в моем номере, пока не подходит время ехать в аэропорт, но мы почти не разговариваем. Просто сидим и смотрим на дождь. Его руки в моих волосах.

Я абсолютно спокойна, пока самолет не взлетает и не делает круг над городом. С воздуха я вижу внизу желтые огни и изрезанное заливами побережье Окленда, и мне кажется, что у меня ломаются ребра. Словно я, подобно крупнолистным фикусам, пустила там длинные корни, а теперь вырвала их все разом. Почему я улетаю?

Что со мной?

Месяц спустя

Ночка в отделении неотложной помощи выдалась немилосердная: подросток на автомобиле пробил ограждение на мосту и свалился в реку – погиб; передозировка фентанилом – пациента спасти не удалось; пожилая женщина упала с лестницы, доставлена в больницу с двумя тяжелыми переломами ноги – кости торчат наружу.

Что настраивает меня на весьма странный лад. Всю оставшуюся ночь я злюсь на весь белый свет.

Скучать не приходится. Случаи традиционные; сломанные запястья, выбитые зубы, пищевые отравления. Человеческий организм – хрупкое, поразительное творение. Уничтожить его ничего не стоит, и все же убить его не так просто. Большинство людей умудряются топтать нашу матушку-землю до семидесяти-восьмидесяти лет, за время своего жизненного пути обретая множество шрамов, за каждым из которых своя история. Кусок обвалившейся штукатурки, навечно обезобразивший лицо; рубец, оставленный пряжкой ремня; обожженная кожа, о которую тушили окурки.

Сообщение от мамы: «Приходи утром на завтрак? Блины с черникой».

Она, я знаю, тревожится за меня. И я стараюсь вести себя как обычно, чтобы она не побоялась оставить меня и поехала навестить внуков. Отъезд запланирован на середину следующего месяца. Я рада за нее. Она сделала большое дело. Она это заслужила. «Конечно, – пишу я в ответ. – Приду после серфинга».

С тех пор, как я вернулась домой, у меня все валится из рук. Любое занятие вызывает одно желание: встать и бежать. С мамой не могу посидеть больше пяти минут. Читать не в состоянии. Бродяга, как мама и говорила, держится молодцом. Она считает, что ему нужен товарищ.

Только серфинг меня выручает, и я при любой возможности отправляюсь на пляж. Сегодня утром серф-прогноз не самый блестящий, но мне все равно. Я кладу в машину свой шортборд и, поддавшись порыву, еду в нашу бухту. По возвращении из Новой Зеландии я там еще ни разу не была. Может быть, я ищу ответы.

Впрочем, что я хочу выяснить? Что происходило там со всеми, кто был мне дорог? Жизнь бывает жалкой и убогой, вот и все. Я должна благодарить судьбу, что мне выпали несколько чудесных лет в «Эдеме» в компании Дилана, Джози и Уголька. Как же мы все тогда были счастливы, проводя время на берегу, пока не начались невзгоды. Многим даже этого не дано.