Барбара О'Нил - Когда мы верили в русалок [litres]

– Все эти годы ты мне лгала. Я не могу этого простить. У тебя была масса возможностей открыть мне всю правду о себе, а ты ни одной не воспользовалась.

У меня сжимается сердце.

– Я велю своему адвокату составить соглашение. Детей поделим, подумаем, как это лучше устроить. Мне останется дом в Девонпорте, тебе – этот.

Я смотрю на мужа долгим-долгим взглядом.

– Саймон, ты это серьезно?

– Ну да, конечно.

– Значит, ты вдвойне глупец. – Я встаю, обхожу столик, заставляю его сесть прямо, затем усаживаюсь к нему на колени, лицом к лицу, и беру его за плечи. – Наша жизнь – это великое счастье.

– Было счастье, да прошло. – Он сердит и подавлен, но меня не отталкивает, что я расцениваю как добрый знак.

Мои руки лежат у него на плечах. Я переношу их на его лицо.

– Саймон, я сполна расплатилась за свои грехи, с лихвой. Когда жизнь предоставила мне шанс измениться, я не раздумывая за него ухватилась. И посмотри на нас теперь, Саймон! Нужно быть законченным идиотом, чтобы в угоду своим моральным принципам отшвырнуть жену и разрушить собственную семью.

– Я тебя не отшвыриваю.

– А как еще это назвать? Если ты будешь бескомпромиссно стоять на своем, пострадают все. Вся наша семья – ты, я, дети. И вот это будет непростительная глупость.

Он отнимает мои ладони от своего лица.

– Мари, доверие – это самое главное. Если до сих пор ты мне лгала, разве смогу я верить тебе в дальнейшем?

Я вздыхаю. Страх когтями впивается в мое сердце. Но за прошедшие годы я стала женщиной, которая способна бороться за то хорошее, что есть в ее жизни. Стала женщиной, которая не убегает от проблем.

– Я не сказала ни слова неправды о том, что было в нашей жизни со дня нашего знакомства. Я лгала только о своем прошлом.

Он снова качает головой, пытается снять меня с колен.

– Нет. – Я крепче обнимаю его руками и ногами. – Мы не станем из-за этого рушить нашу семью. Мы этого не допустим. – Я стискиваю кулаки, держа их в его волосах над ушами. – Наша жизнь – не депрессивный викторианский роман, в котором женщина, наделавшая ошибок, неизбежно умирает ужасной смертью. Я – не Вероника Паркер, которая поплатилась за то, что хотела жить в свое удовольствие. Речь идет о нас с тобой. Мы полюбили друг друга с первого взгляда, и наша любовь никуда не делась.

В глазах Саймона снова собираются слезы.

– Я так зол на тебя.

– Знаю. И имеешь на то полное право. Злись. С этим мы справимся.

Он лишь крепче обнимает меня, и я знаю, что он плачет, пытаясь сохранять мужскую гордость.

– Ты можешь вернуться домой, но как раньше уже не будет.

– Хорошо. Я понимаю.

– Я не знаю, как с этим жить, – надтреснутым голосом произносит он.

– Я тоже. – Я допускаю и наихудший вариант. – Не исключено, что ты так и не сможешь меня простить.

– Боюсь, что, возможно, так и будет.

Я закрываю глаза.

– Саймон, я очень сильно тебя люблю. Сильнее я никого никогда не любила, пока не родились наши дети. Ты – солнце в моей вселенной, самое нормальное, что когда-либо случалось в моей жизни.

Он зажмуривается, и слезы сочатся из-под его век.

– Я так тебя люблю, – шепчет он. – И у нас все было так идеально.

– Если это самое страшное, что могло произойти в нашей семье, считай, что нам крупно повезло.

– Ты – моя ахиллесова пята, – вздыхает он, обнимая меня за талию.

Большим пальцем я смахиваю слезинку с его щеки и, наклонившись, по очереди целую каждое его веко.

– Нет. Я для тебя солнечный луч по утрам и лунное сияние ночью.

Он издает натужный смешок, а потом загребает меня в свои объятия и прижимает к себе так сильно, что я сдавленно охаю, но меня переполняет благодарность к мужу.

– Ты нужна мне, – говорит он.

– Знаю. А ты нужен мне. – Утыкаясь лицом ему в шею, я шепчу: – Для нас это большая встряска, но со временем все уладится.

Эмоционально выдохшиеся, мы потом долго сидим обнявшись.

– Я с мамой по телефону говорила, – тихо сообщаю я. – Просила приехать к нам.

– Приедет?

– Надеюсь, – отвечаю я, и говорю это совершенно искренне.

Теперь, если только Кит сумеет простить меня, все будет хорошо.

На лифте я прямиком поднимаюсь на этаж Хавьера. Волосы у меня мокрые от дождя, я сотрясаюсь мелкой дрожью, никак не могу отдышаться. В голове свербит одна мысль: если найду его, поговорю с ним, что-нибудь да прояснится. Дилан и Джози.

Джози.

Хавьера в его номере нет. Достаю телефон, чтобы позвонить ему, но сразу же убираю его назад в сумку. Чувствую себя невесомой, словно разлетаюсь на части, растворяюсь во вселенной. Дрожа, я стою в коридоре. Что делать, не знаю. Какой мой следующий шаг?