Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Осталось 4 дня…

И вот, она появилась. Раз – и все! Нет, я не хочу сказать, что роды были легкими: одни схватки чего сто́ят! (Это, кстати, одна из тех вещей, которые женщины не забывают никогда). Я имею в виду совсем другое. В нашем доме появилась она . Мог ты в это поверить? Я – нет. В первую неделю мне постоянно хотелось ущипнуть себя побольнее, чтобы убедиться, что я не сплю. Я ложилась в постель и просыпалась с мыслью, уж не вообразила ли я себе все, что произошло со мной – с нами. Честно говоря, я уже почти смирилась с мыслью, что у нас никогда не будет ребенка, и вот – чудо случилось!

Ты знаешь, я никогда за словом в карман не лезла, но, когда я держала Элинор на руках, все слова куда-то девались. Я буквально теряла дар речи, но внутри меня вскипала такая яростная нежность к этому крошечному комочку, что меня бросало то в жар, то в холод. Я могла смотреть на нее часами – на крохотную складочку на переносице, которая появлялась каждый раз, когда ей становилось мокро или неудобно, на пузыри, которые она выдувала из носа, когда начинала задремывать. Часто по вечерам мне не хотелось даже класть Элли в кроватку, и я часами ходила по коридору, прижимая ее к себе и гладя ее тонкие шелковистые волосики. Ярко-рыжие, как у тебя.

Благодаря благоволившему к тебе начальнику и неиспользованному в прошлом году отпуску мы смогли провести какое-то время втроем. Помнишь, как мы клали ее на кровать и в благоговейном молчании смотрели, как она болтает ножками в воздухе, как пухлыми складочками собирается кожа у нее на коленках и на лодыжках? Едва ли не больше всего мне нравились твои попытки петь ей колыбельные. О, репертуар у тебя был обширнейший – от Паучка Инси-Винси, который свалился со стены, до «Ты мерцай, звезда ночная», из которой, впрочем, ты помнил только две или три первых строчки. В конце концов я придумала заглушить тебя «АББой», но ты вскочил и, держа Элинор на руках, принялся отплясывать под музыку. Ах, как потешно болтались в воздухе ее крохотные ножки! Настоящая «Танцующая королева». Наша королева. Самая любимая королева на свете.

Как описать наше тогдашнее состояние? Как?!.. Мы оба были точно пьяные, и это опьянение не проходило и не давало последствий. Это было лучшее время в моей жизни, но оно прошло, пролетело как один миг. Больше всего на свете я хотела бы остаться в нем навсегда, но ведь это невозможно, правда? И все равно я мечтала остановить, задержать эти дни, но… но все когда-нибудь кончается. Возвращение к реальности началось в тот день, когда ты снова вышел на работу. Тебе знакомо это ощущение, Фрэнк, когда только-только начинаешь засыпать, и тебе кажется, будто земля уходит у тебя из-под ног, и ты куда-то проваливаешься, летишь в пустоту все быстрее и быстрее: голова кружится, под ложечкой холодеет, к горлу подкатывает тошнота… Вот что чувствовала я в тот день.

Это ощущение падения я испытывала и раньше. Оно было мне хорошо знакомо, и в этом, наверное, заключен мой самый главный недостаток. Мне не нужно было знать, как оно называется и каков мой диагноз. Я говорила себе, что могу справиться. Я действительно так думала. Но когда появилась Элинор, положение стало действительно серьезным. Теперь нас было трое: ты, я и крошечное живое существо – еще один человечек, который полностью зависел от меня. И это было хуже всего.

Сколько ей тогда было? Три, от силы четыре недели, не больше. Ты зашел попрощаться – уже в своем велосипедном шлеме. Но когда ты целовал нас в последний раз, Элинор вдруг испустила пронзительный визг. Я… я была в одном шаге от того, чтобы опуститься на пол, обнять твои колени и умолять, чтобы ты никуда не уходил. Я не боялась остаться наедине с собственным ребенком. Я боялась того, что́ я могу сделать. Я боялась самое себя!

Довольно быстро я сообразила, что перебирать все пункты воображаемого списка причин, которые могли заставить Элинор плакать, бессмысленно. Она была сухая. Я была в этом почти уверена. Замерзла?.. Тоже нет; на мой взгляд она была одета даже слишком тепло. На всякий случай я пощупала ей лобик – температура нормальная. Может, проголодалась? Да нет, я недавно ее покормила. Мои потрескавшиеся соски́ под футболкой саднили так, что даже касавшийся их прохладный воздух заставлял меня морщиться. Я перепробовала все, что только пришло мне на ум, я укачивала ее, пела, разговаривала с ней, гладила, упрашивала – все тщетно. Ничто не помогало, Фрэнк! Я делала все, что могла, но Элинор продолжала вопить как резаная.