Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Мешкать я не стала, хотя могла бы смотреть на них вечно. Завернув каждый тест в несколько слоев туалетной бумаги (на это ушел почти весь рулон), я сунула их в мусорный пакет и завязала тесьму тугим узлом. Я не поленилась даже пройти полквартала, чтобы выбросить пакет в контейнер. К тому моменту, когда вечером ты вернулся домой, я уже пришла в себя настолько, что могла вести себя так, будто ничего не случилось.

Я не собиралась ничего тебе говорить, покуда не приведу в порядок собственные мысли. Проблема была в том, что я просто не могла мыслить здраво с тех самых пор, как увидела две синих полоски в окошке теста. Они так и стояли у меня перед глазами, и мысли мои неслись беспорядочным галопом. Об этом я мечтала много лет, моя мечта сбылась… так почему бы мне не рассказать тебе все? Что тут такого особенного?

Многое, Фрэнк. Многое… Во-первых, мой возраст. Я, конечно, видела своих ровесниц, которые приходили на осмотр в наше пренатальное отделение, но у большинства из них уже было по несколько детей. И даже если не было, разве прошли они через то же, что и я? Пятнадцать лет напрасных попыток и тщетных надежд, пятнадцать лет изматывающих неудач и разочарований. Кроме того, раз я не смогла выносить ребенка в двадцать шесть, когда я была здорова и полна сил, на что я могла рассчитывать теперь? Я боялась, Фрэнк, очень боялась. Да, это была наша с тобой общая проблема, но я почему-то чувствовала себя очень одиноко.

Беременность… Я осталась с ней один на один несмотря на то, что ты, конечно, поддержал бы меня, если бы знал.

Если бы знал…

Той ночью, пока ты храпел рядом со мной, я пыталась взглянуть на тебя новыми глазами. Я смотрела на ортопедическую подушку, которую нам пришлось купить после того, как у тебя выскочил позвоночный диск. Помнишь, как мы с тобой потешались над этим случаем? После того как тебе сделали рентген, я целую неделю дразнила тебя «дедушкой Фрэнком», будучи уверена, что никто и никогда не будет тебя так называть – только не после полутора десятилетий безуспешных попыток обзавестись сыном или дочерью. Я смотрела на твои руки, на кожу между пальцами, которая шелушилась и трескалась от стирки и мытья посуды; много лет подряд ты честно трудился, стараясь мне помочь и хотя бы частично избавить меня от утомительной домашней работы, и вот теперь я собиралась взвалить на тебя еще большее бремя.

Да, Фрэнк, то, что со мной произошло, я считала предательством. Самым серьезным предательством за всю нашу жизнь. Я носила во чреве ребенка, нашего ребенка, но боялась признаться тебе, пока не станет слишком поздно для любого разговора о том, как нам с этим быть. Как я ни старалась, я не могла представить слетевшее с твоих губ слово «аборт». Оно казалось мне слишком жестоким, окончательным. Ты очень ловко избегал его в течение тех трех первых месяцев, пока мы еще «встречались», так мог ли ты произнести его сейчас? Наверное, нет, но рисковать мне не хотелось.

Ну а если быть откровенной до конца (в конце концов, для чего тогда я все это пишу?), мне не хотелось начинать разговор с тобой просто потому, что я не знала, как отвечать на твои вопросы. Много лет я отчаянно хотела забеременеть. Ни о чем другом я не могла и думать. И вот это произошло, и я вдруг почувствовала себя неуверенно. Я ликовала, я была в восторге, но этим мои чувства не исчерпывались, хотя со стороны и могло показаться, будто ничего другого мне не нужно.

Сомнения росли в моей душе. Смогу ли я быть хорошей матерью? Знаю ли я, как ею быть? Моя собственная мать, увы, не могла служить мне примером. Мое своеволие, моя неспособность успокоиться, принять случившееся как должное и надеяться на благополучный исход выводили меня из себя. Сейчас я иногда думаю, не было ли это знаком, предостережением? Быть может, это покажется тебе суеверием, но… ты наверняка догадался, что́ я имею в виду. Кто-то там, наверху, пытался предупредить нас насчет Элинор.

Я, должно быть, дошла до пределов отчаяния, потому что в конце концов не выдержала и позвонила Мэри. Я думаю, свой номер она дала мне просто из жалости. Вряд ли она ожидала, что я действительно позвоню. Мне, однако, оказалось не по силам молчать, не говорить ни тебе, ни кому-либо еще. И вот в один из дней в обеденный перерыв, я, изнемогая от собственной неуверенности, набрала телефон Мэри.

Она взяла трубку на первом же гудке.

– Здравствуйте, говорит Мэгги Хоббс… Несколько лет назад я подавала заявление об усыновлении, и вы дали мне ваш номер…