Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Или… мог?

– Дейзи, скажите, как она?..

Но прежде, чем сестра успела ответить, появились сиделки и врачи во главе с доктором Сингхом в развевающемся халате. Как только они вошли, Дейзи забросала их цифрами – большими, маленькими, но одинаково непонятными для меня, не посвященного в тайны медицинской науки. Потом все заговорили одновременно, и мне, успевшему за прошедшие дни привыкнуть к звуку одного лишь собственного голоса, стало не по себе. Кроме того, мне казалось, что даже врачам негоже так шуметь в отделении интенсивной терапии.

Поспешно поднявшись со стула, я отступил к окну, а врачи и медсестры, напротив, сгрудились вокруг кровати, размахивая перед лицом Мэгги блестящими приборами и инструментами, словно назойливые торговцы на «бло́шке».

– С ней все будет хорошо, Фрэнк. Как я вам и говорила. – Дейзи удалось ненадолго вырваться из толпы взволнованных коллег и подойти ко мне. Я, однако, заметил, что она намеренно или случайно встала так, чтобы загородить от меня Мэгги.

– Когда ваша жена придет в себя, вы будете ей нужны, поэтому вы должны быть сильным.

– Я не был сильным, Дейзи. Я не был сильным, и поэтому она… – Я почувствовал, как к горлу подступают рыдания. Дейзи их тоже услышала или угадала. Должно быть, сработало ее шестое чувство – сострадание.

– Мы тут справимся. – Она кивнула в сторону двери. – Не сомневайтесь, мы сделаем все, что нужно, и хорошо о ней позаботимся.

Но я не двинулся с места.

– Выслушайте меня, Фрэнк… Все, что от вас зависело, вы сделали, и теперь должны довериться нам. Идите и не переживайте…

Уходить я по-прежнему не хотел, и Дейзи мягко подтолкнула меня к двери. Положив ладонь мне на поясницу, она пыталась увести меня из палаты – подальше от орудийных залпов и пулеметных очередей медицинской терминологии, которые, несомненно, означали что-то очень важное.

– Дейзи, я не могу… не могу уйти сейчас! Я еще не закончил. Мне нужно, очень нужно сказать Мэгги самое важное – то, из-за чего я…

– Уходите, Фрэнк!.. – В ее голосе впервые за все время проре́зались нетерпеливые нотки. – Я серьезно. Пожалуйста, не надо создавать нам дополнительные трудности.

Должно быть, сейчас я действительно выглядел как лунатик, который несет всякую чушь и отвлекает серьезных людей от важного дела, но я не хотел сдаваться так скоро.

– Я должен объяснить ей, почему я перестал с ней…

– Прошу вас, Фрэнк, идите. Вы сможете сказать ей все потом, когда она будет лучше себя чувствовать. А сейчас поцелуйте ее и идите – вы скоро увидитесь.

Врачи стояли вокруг кровати Мэгги так тесно, что между ними не было никакого просвета: я видел только спины, спины, спины, обтянутые белыми халатами. Может быть, крикнуть Мэгги то, что я хотел сказать, прямо сейчас, при всех? Увы, я мог сколько угодно тешить себя иллюзиями, но в глубине души я знал, что на это мне просто не хватит духа.

Тем временем одна из сестер вышла зачем-то в коридор, и я, втиснувшись на ее место у изголовья кровати, опустился на корточки, так что моя голова оказалась почти на одном уровне с головой Мэгги. Мои колени громко щелкнули, и этот звук привлек внимание врачебной братии. Сначала доктор Сингх, а затем и его коллеги повернулись ко мне – кто-то недовольно, кто-то с недоумением. К счастью, мне достало мужества, чтобы, не обращая внимания на устремленные на меня взгляды, прижаться губами к щеке Мэгги.

– Я люблю тебя, Мегс!..

Эсэмэска от Фрэнка заставила Эди действовать. Он ничего не сообщал прямо, но инстинктивно она сразу поняла, что натворила Мэгги. Эди знала ее очень давно, дольше, чем сам Фрэнк, и со страхом ожидала чего-то подобного. Несколько раз она пыталась поговорить с Мэгги, вызвать на откровенность ее или обоих, но это оказалось непосильной задачей. Занавески были плотно задернуты, двери – заперты, и на звонок никто не открывал. Угрюмо молчащий дом Мэгги и Фрэнка словно сошел со страниц школьного учебника истории, где рассказывалось о карантинных зонах, призванных сдержать эпидемию холеры, разразившуюся в Лондоне в 1800-х. Вот только болезнь Мэгги была пострашнее любой холеры или чумы. Нет ничего хуже, чем отчаяние матери, которая тщетно пытается докричаться до своего единственного ребенка.

В регистратуре больницы Эди назвалась сестрой миссис Хоббс. Ложь, конечно, но вполне невинная – если, конечно, невинная ложь действительно существует. Никаких подозрений ее слова, однако, не вызвали. Дежурная сестра направила ее в отделение интенсивной терапии, но номер палаты не сказала, очевидно полагая, что посетительница знает его от других членов семьи. В коридоре, однако, Эди сразу увидела мужчину, который сидел, обхватив руками низко склоненную голову, и ее сразу же с неодолимой силой потянуло к нему – так мотылька притягивает гибельное пламя свечи.