Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Двадцать первый день рождения Элинор промелькнул незаметно. Это было как раз в том августе, когда она должна была бы закончить университет, однако она по-прежнему жила в Манчестере и только кормила нас байками о важной и интересной работе, которую нашла. Иногда это была служба в офисе, где Элинор отвечала на телефонные звонки и «все такое прочее» (вот уж действительно, занятие интересней некуда!), иногда – должность администратора в сетевом магазине. Мы послали ей подарок – тонкую золотую цепочку с брелоком в виде изящного золотого диска, на котором с одной стороны были выгравированы ее инициалы и дата рождения, а с другой – надпись: «От любящих родителей». Ты не поленилась проследить посылку по трек-номеру и настоять на том, чтобы ее вручили Элинор именно в день ее рождения. Через неделю посылка вернулась к нам с казенным штампом «Адресат не проживает».

Я хорошо помню, как Элинор впервые появилась у нас с явными признаками депрессии. То есть, депрессия у нее, возможно, была и раньше, только тогда мы не хотели этого замечать. Со дня ее рождения прошло около двух месяцев, и цепочка с брелоком лежала в синей бархатной коробочке на туалетном столике возле твоей кровати (почтовая коробка давно отправилась в мусорное ведро). Элинор приехала вскоре после ужина. Ты как раз принимала ванну, и я не раз благодарил Бога за то, что в тот день ты не торопилась. Тебе не нужно было видеть Элинор в таком виде, честное слово – не нужно.

Первое, что мне бросилось в глаза, это покрасневший нос и глаза, из которых безостановочно текли слезы. Она сослалась на аллергию к каким-то цветам, хотя на дворе стоял октябрь, и официальный индекс пыльцы в воздухе был близок к нулю. Зрачки Элинор были огромными, как у совы, глаза остекленели, взгляд блуждал. Несмотря на довольно прохладную погоду, ее лоб блестел от испарины – так бывает, когда у человека температура, однако она не говорила, что простудилась. Прежде чем отправиться спать, ты включила отопление на максимум, но, наблюдая за Элинор от двери гостиной, я видел, что она вся дрожит.

– Рад снова тебя видеть, Элинор, – сказал я, обращаясь к ее затылку (она сидела перед телевизором, то и дело переключая каналы с помощью пульта). – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Она не обернулась, поэтому я прошел вперед и сел в кресло, чтобы оказаться в поле ее зрения.

– И все равно вид у тебя больной, – сказал я, и, собрав волю в кулак, добавил: – Что ты принимаешь?

– А это важно?

– Да, Элинор. Для меня нет ничего важнее.

Она выключила телевизор и ненадолго встретилась со мной взглядом.

– Я уже взрослая, папа.

– Я знаю. Но это не значит, что мы за тебя не волнуемся.

– Я могу делать, что хочу! – глаза Элинор вспыхнули злобой, и мне захотелось отодвинуться от нее подальше, но я не мог. Я уже зашел слишком далеко.

– Можешь, конечно, но мама и я очень о тебе беспокоимся. Мы хотим тебе помочь.

На мгновение мне показалось, что она хочет что-то сказать, но это был просто зевок – такой широкий, что казалось еще немного, и дело кончится вывихом челюсти. А еще мне показалось – если бы Элинор могла, она проглотила бы меня со всеми потрохами.

– Элли, дорогая… скажи, что мы можем для тебя сделать? Мы хотим помочь… – повторил я зачем-то. – Ты можешь оставаться здесь сколько пожелаешь. Мы найдем хорошего врача и оплатим лечение, мы… – Я исчерпал свой запас идей, которых оказалось прискорбно мало. В голове у меня роились и другие мысли, но я понимал, что, высказанные вслух, они прозвучат неубедительно.

– Это моя жизнь, правда? – с нажимом проговорила Элинор после небольшой паузы.

Я кивнул. Она была права… во всяком случае, я не знал, что на это возразить.

Элинор тем временем наклонилась вперед и, словно пытаясь измерить свой болевой порог, принялась трогать пальцем стоявшие на журнальном столике кактусы в горшках. Больше всего ей приглянулся экземпляр с длинными и тонкими иглами. Насколько я помнил, этот кактус я подарил тебе во время одного из наших с тобой первых свиданий. Просто удивительно, как он до сих пор уцелел. Мне оставалось только взять с него пример и проявить стойкость и упорство.

– …А раз так, я могу поступать как считаю нужным.

– Элинор, не надо… не надо так говорить! – последние слова я почти прошипел, боясь привлечь твое внимание. Судя по доносящимся из ванной звукам, ты уже закончила купание и могла появиться в гостиной в любую минуту. – Пожалуйста! Ведь мы же тебя любим!..