Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Остановившись напротив Фрэнка, она не произнесла ни слова, и только слегка погладила его по склоненным плечам. Это напомнило ему Мэгги – она тоже так делала, когда он уставал или был чем-то расстроен, но прикосновение Эди не принесло ему того облегчения, которое дарили теплые ладони жены.

Спустя примерно полчаса из палаты вышла медицинская сестра с одеялом в руках. Это было то самое одеяло, которым Фрэнк укрывался три ночи подряд, но сейчас сестра сложила его так, что оно выглядело неизмятым и почти свежим. Вместе они помогли Фрэнку выпрямиться, так что он смог положить голову Эди на плечо, и укутали колени одеялом. Одеяло было шерстяным, очень теплым, но, несмотря на это, Эди все равно чувствовала, как дрожит каждый мускул, каждая жилочка в его худом теле.

В кабинет врача, куда их пригласили еще какое-то время спустя, Эди пошла одна – Фрэнк впал в такое состояние, что не мог даже подняться с кресла. Она же выслушала и вероятный прогноз дальнейшего течения болезни: в том, что она – сестра пациентки, никто не усомнился, хотя в больнице Эди появилась впервые. Извинившись за то, что не смог ввести ее в курс дела раньше, так как был занят обследованием миссис Хоббс, врач сказал, что в ближайшее время больную будут постепенно, с использованием самых современных методик, выводить из состояния искусственной комы. Этим, сказал он, будет заниматься целая бригада специалистов. Сама процедура займет около двадцати четырех часов, в течение которых навещать миссис Хоббс запрещено даже близким родственникам – тут врач снова извинился и посоветовал Эди поскорее отправиться домой и захватить с собой Фрэнка. Вы сможете вернуться самое раннее завтра после обеда, сказал он. Эти сутки будут решающими. Разумеется, если произойдет что-нибудь непредвиденное, родственникам сразу сообщат.

К своей машине Эди пришлось тащить Фрэнка чуть ли не волоком. Он был совсем как ребенок, который из озорства притворился мертвым и старательно играет свою роль. На мгновение Эди даже показалось, что он сломался, утратив весь свой бойцовский дух, но она тут же усомнилась в собственных выводах. Фрэнк был настолько полно и безоговорочно предан Мэгги, что такая возможность совершенно исключалась. Больше того, если и был на свете человек, способный заставить Мэгги выздороветь одной лишь силой своей любви и привязанности, то это был именно Фрэнк, и никто другой.

На крыльце Эди обшарила карманы Фрэнка в поисках ключей, чувствуя себя довольно неловко. Даже учитывая обстоятельства, негоже было поступать так с мужем своей самой близкой подруги. Заодно она достала и его телефон, собираясь зарядить его, чтобы у Фрэнка не было предлога и впредь не отвечать на ее звонки и сообщения. Когда входная дверь наконец открылась, Фрэнк добрел до гостиной почти без ее помощи, хотя его походка показалась Эди странной. Он ковылял, раскачиваясь из стороны в сторону и держась за стенку, словно за время трехдневного больничного дежурства его левая нога стала короче дюйма на полтора.

В гостиной Фрэнк рухнул на диван, а Эди отправилась на кухню, надеясь найти в холодильнике что-то, что можно было бы быстро разогреть. Фрэнк всегда был худым, высоким – такие, как он, даже повзрослев, остаются чем-то похожими на нескладных подростков, но сейчас от него в буквальном смысле остались одни кости: Эди почувствовала это еще в больнице, когда он сидел, привалившись к ее плечу.

Поставив перед Фрэнком тарелку с засохшим, раскрошившимся печеньем (больше ничего съедобного в доме не нашлось), Эди предложила остаться с ним до завтра. Ей действительно казалось, что ему может понадобиться ее помощь. В конце концов, она была давней подругой Мэгги, да и Фрэнк всегда был ей симпатичен. Он был хорошим человеком и очень любил Мэгги, и Эди было тяжело видеть его в таком состоянии.

Фрэнк понял, что ее предложение идет от чистого сердца, но все равно отказался. Нет, пробормотал он, спасибо, но он справится, честное слово – справится… И, сказав это, Фрэнк поскорее отвернулся к окну, чтобы она не видела его слез. Он действительно был благодарен ей за то, что она пыталась переложить на свои плечи хотя бы часть груза, который ему пришлось нести, но Фрэнк считал, что это только его крест.

Наконец он остался один. Услышав, как захлопнулась дверца машины и увидев пробежавший по стеклам красный отблеск задних габаритных огней, он поднялся, чтобы выйти в коридор. На глаза ему попалась фотография в рамке, которая стояла на почетном месте на каминной полке. На снимке они были втроем: он, Мэгги и Элинор в костюме динозавра, который он купил ей на четвертый день рождения. Тот день был жарким, и они вернулись домой раскрасневшиеся, потные, но счастливые. Воспоминание было таким отчетливым и живым, что ему вдруг показалось, будто это было только вчера, и он машинально поднял руку, чтобы потрогать кожу на шее, которая, казалось, все еще горела после того, как он сжег ее на ярком солнце.