Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Но и это еще не все. Мне казалось – из того, как она все это рассказывала, мы лучше узнаём нашу Элинор. Она была такая смешная, такая забавная… Не сомневаюсь, что эта черта досталась ей от тебя. Когда ей было десять, в школе ввели новый предмет, который назывался «французское искусство», и преподавала его настоящая француженка. В течение всего года, пока длился курс, Элинор очень точно копировала ее акцент и манеры, вплоть до того, как во время уроков она раскачивалась из стороны в сторону словно человек, который пересекает Ла-Манш в штормовую погоду. Иногда за ужином я даже не успевала доесть то, что было у меня на тарелке, – мы смеялись и смеялись, слушая рассказы Элинор, а потом я вдруг обнаруживала, что еда давно остыла. Я и сейчас помню, как, стоило мне войти, и она тотчас хватала меня за руку, тащила в кухню и начинала очередной рассказ. И это помогало мне чувствовать себя нужной, незаменимой едва ли не больше всего.

Да, мне очень нравилось, когда Элинор заявляла, что хочет с нами поговорить. Тогда меня это вполне устраивало, и я никогда не старалась заглянуть дальше, глубже. Зачем? Только теперь, вспоминая все эти наши ужины настолько подробно, насколько позволяет моя собственная память, мне представляется весьма красноречивым тот факт, что Элли, с готовностью обсуждавшая своих подруг, уроки и прочее, никогда ничего не рассказывала о себе .

А ты заметил?.. Наверное, заметил, не мог не заметить. Мы обратили на это внимание после нашей неудачной поездки в Португалию, когда Элинор ни за что не хотела признаться, как она напугана. Помнишь, какой молчаливой и сдержанной она стала, как в течение нескольких недель старалась держаться поближе к нам? Но потом все снова стало как прежде, и мы могли вздохнуть с облегчением, могли сказать себе, что это был просто неприятный эпизод – неприятный для нее и для нас.

Вот только этот эпизод не был единственным, как мы надеялись. Не правда ли, Фрэнк?

В Португалию они больше никогда не ездили. Мэгги была суеверна, а Фрэнк не настаивал. Это казалось ему очень небольшой жертвой, которую стоило принести, лишь бы она поскорее забыла, как они в панике метались по темному побережью. Быть может, совсем забыть этот случай она бы все равно не смогла, но все же… Сам Фрэнк до сих пор вздрагивал, стоило ему вызывать в памяти этот ужасный день. Вздрогнул он и сейчас, хотя в комнате было довольно тепло. На протяжении нескольких лет «португальские каникулы» были для него самым неприятным воспоминанием. В своих худших кошмарах он снова и снова видел пустой столик кафе, грохот беснующихся волн и пронзительный вой собственного страха в ушах.

Впрочем, за последнее время Фрэнку довелось вынести и кое-что похуже. За свою жизнь он не раз недоумевал, отчего род людской так любит сравнивать свои беды и несчастья – нынешние и прошлые удары судьбы, собственные страдания и постигшие друзей несчастья… И тем не менее, сам он потратил немало времени, размышляя о том, что хуже: исчезнувшая на португальском побережье семилетняя девочка или двадцатилетняя Элинор со следами порезов на руках? Внезапный, режущий страх тогда или растянутое во времени падение в пропасть сейчас? Никакому отцу не пожелаешь подобного…

Мэгги была права, когда писала о молчаливом мужестве дочери. Элинор действительно никогда не говорила о себе, о своих страхах и переживаниях, но ни сама Мэгги, ни он никак не могли понять – почему? Они создали для дочери уютный и счастливый дом, в котором, казалось, ничто не мешает ей рассказать матери или отцу о том, что ее беспокоит или пугает, но… Но Элинор предпочитала молчать, и Фрэнк невольно вспомнил поговорку, которую часто повторяла его мать: можно привести лошадь к ручью, но нельзя заставить ее напиться. Они с Мэгги и не пытались, и сейчас Фрэнк с ужасом подумал о запертой на висячий замок железной дверце в душе Элинор, за которой были надежно спрятаны ее мысли и чувства. Да, они могли сколько угодно стучаться в эту дверцу, но только Элинор могла впустить их внутрь.

Но она так ни разу и не отворила перед ними двери своей души. Не сходя с места Фрэнк мог бы припомнить десятки случаев, когда Элинор умело перенаправляла интерес, который они, как заботливые родители проявляли к ее делам, обратно на Мэгги или на него самого. И на этом все обычно кончалось, пока не закончилось вовсе.

Фрэнк перевернул следующую страницу.

Осталось 3 дня…

Я помню, как на родительском собрании в конце последнего учебного года в начальной школе классная руководительница неожиданно похвалила Элли, которая сумела наладить отношения с одним из одноклассников, вздумавшем дразнить ее за то, что она получила первый приз на олимпиаде графства по математике. Эти похвалы застигли нас с тобой врасплох, мы растерялись и не знали, что отвечать. Когда на следующий день я попыталась осторожно расспросить Элли об этом случае, она ответила, что это были сущие пустяки. А знаешь, что ответила наша дочь, когда я спросила, почему она ничего не рассказала нам? Знаешь? Ну-ка, попробуй, угадай!..